- Издательство Издательство Ольги Морозовой, 2012 г.
- Рассказы молодого американца из Северной Каролины Уэллса Тауэра запоминаются сочетанием несочетаемого: не покидающей героев тревоги и надежды — и не на материальные блага, а на тепло, сочувствие и сопереживание. «В мире столько безысходности, — говорит Тауэр, — что в моих рассказах не может не быть теплоты». Вместе с тем проза Тауэра — это то и дело возникающие комические ситуации, неожиданно сменяющиеся ощущением чего-то ужасного. Писатель, которого литературные критики называют «следующим лучшим писателем Америки», пытается разобраться в том, что побуждает людей творить зло, скрывать свои чувства и лицемерить.
Уэллс Тауэр, дважды лауреат Pushcart Prize и обладатель премии журнала The Paris Review начал свою писательскую карьеру с публикаций в The New Yorker, Harper’s magazine, GQ, The Paris Review и The Washington Post Magazine. В сборник «Дверь в глазу» вошло девять рассказов молодого американца, который заново открывает жанр малой прозы. Тауэра сравнивают с Сэлинджером, Капоте и Кизи, ведь вслед за ними он рассказывает о тупиковых и трагических ситуациях, о людях, которые ждут не материальных благ, а тепла и сочувствия. «В мире столько безысходности, — говорит Тауэр, — что в моих рассказах не может не быть теплоты». Вместе с тем Тауэр пытается разобраться в том, что побуждает людей не противится злу, скрывать свои чувства и лицемерить. - Перевод с английского Виктора Голышева и Владимира Бабкова\
Боб Манро проснулся ничком. Челюсть у него
болела, орали утренние птицы, а в трусах наблюдался явный дискомфорт. Вчера он приехал поздно, спину ломило от долгого автобусного путешествия с севера, и он устроился на полу с поздним
ужином из двух пачек крекеров. Теперь крекерные крошки были повсюду — под его голой грудью, в потных сгибах локтей, а самый крупный
и подлый обломок застрял глубоко между ягодицами, словно кремневый наконечник угодившей
туда стрелы. Вдобавок Боб обнаружил, что не может его достать. Во сне он придавил руки, и они
онемели. Он попытался пошевелить ими, но это
было все равно что пытаться двигать монету силой
разума.
Проснувшись впервые в этом пустом доме, Боб
ощутил, как день начинает давить на него. Лежа
щекой на прохладном линолеуме, он содрогнулся
и почувствовал, что где-то внизу, не так уж далеко
спрятавшаяся в песчаной почве, к нему тянется смерть. Но шестеренки внутри него наконец повернулись и подняли на ноги.
Боб прислонился к стене, пережидая наплыв головокружения, потом удалил из задницы крекер и
направился на кухню. Открыл холодильник — оттуда пахнуло кисловатой затхлостью плохо отмытого термоса. В морозилке валялись сморщенные
кубики льда, Боб отковырнул один и сунул в рот.
У него был вкус стираного белья, и Боб выплюнул
его в пыльную расселину между холодильником
и плитой.
За кухонной дверью был внутренний дворик,
который Бобу полагалось привести в порядок.
Сквозь трещины в камнях пробились чертополох
и еще какие-то буйные сорняки. Древесные корни,
выпершие наверх высокими буграми, накренили
в разные стороны стол и стулья из заплесневелого белого пластика. Боба слегка замутило от этой
картины и мысли о том, сколько здесь предстоит
работы.
Когда-то этим домом совместно владели его
отец и дядя Рэндалл, который теперь, после смерти брата, не теряя времени, выставил дом на
продажу. Шесть лет назад отца Боба убедили вложиться в эту недвижимость фактически не глядя,
да и потом он приезжал сюда разве что разок-другой. Документы оформили так, что все тут же
отошло к Рэндаллу, и Боб подозревал, что дядя,
который был шестнадцатью годами моложе отца,
рассчитывал на такой поворот событий с самого
начала.
Рэндалл жил там же, где и Боб, в нескольких часах пути к северу. Когда отец Боба лежал при смерти, Рэндалл обещал ему позаботиться о том, чтобы
у племянника все было в ажуре. За несколько недель, протекших после похорон, Рэндалл частенько заглядывал к Бобу ради моральной поддержки,
хотя сочувствие обычно приводило его точнехонько к ужину и не позволяло уходить, пока в холодильнике не иссякало пиво.
В обществе дяди Боб всегда чувствовал себя неуютно: на масляных волосах Рэндалла неизменно
виднелись свежие бороздки от гребешка, а на зубах он носил скобки, и это под пятьдесят-то лет!
Боб не был особенно близок с отцом. И для него,
как и для его жены Вики, стало сюрпризом то, что
смерть отца вогнала Боба в какую-то сердитую
апатию, смешанную с отвращением к труду и семейной жизни. Он заметно расклеился и в дополнение к нескольким мелким просчетам совершил
три крупных промаха, последствия которых предстояло заглаживать еще долго. Во-первых, пришел
на службу с тяжелого похмелья, допустил грубый
недосмотр на строительстве, в котором принимал
участие, и вскоре потерял работу. Во-вторых, через пару недель въехал задом в машину местного
адвоката; в результате столкновения у пострадавшего появилось пощелкивание в нижней челюсти, и он убедил присяжных, что лечение травмы
обойдется в тридцать восемь тысяч долларов. Это
на две тысячи превосходило сумму, оставленную
Бобу отцом. Но хуже всего было то, что Боб попытался найти утешение от бед в обществе одинокой
женщины, с которой познакомился на курсах для
нарушителей правил дорожного движения. Их
роман кончился через две недели, и никакого счастья в нем не было — только унылая возня в полуподвальной квартирке, насквозь провонявшей
кошачьим мускусом.
Незадолго до завершения этой истории Боб с
женой ехали в город, и Вики, подняв взгляд, заметила на ветровом стекле над бардачком призрачный отпечаток женской подошвы. Она сняла
сандалию, убедилась в том, что след не принадлежит ей самой, и сообщила Бобу, что в их доме ему
больше не место.
Месяц Боб провалялся на кушетке у дяди, а потом Рэндалл придумал отправить его на юг. «Поживешь там чуток в моем пляжном домике, — сказал
он. — У тебя просто хреновая полоса. Пораскинешь умишком, а там, глядишь, и перемелется».
Боб не хотел ехать. Сначала Вики потребовала
развода, однако потом начала смягчаться, и он
был уверен, что со временем она пустит его обратно. Но Вики поддержала идею Рэндалла, и он
решил, что в сложившейся ситуации лучше ей не
перечить. К тому же со стороны Рэндалла это было
великодушное предложение, хотя Боб не удивился, когда дядя, подбросивший его на автовокзал,
вручил ему составленный загодя список заданий.
Дом Рэндалла был малоприятным жилищем —
шлакобетонный коттедж, покрытый облезшей
розовой краской. Халтурно приклеенный светло-коричневый линолеум в гостиной оттопырился
вдоль шва по всей длине комнаты. Деревянные
панели на стенах за много лет покоробились от
сырости и стали напоминать рельефную карту неприветливой горной страны. «Перешпак. гост.!» —
указывалось в записке.
Прихожую без окон дядя, охотник-любитель,
декорировал кое-какими из своих трофеев. Там
было чучело броненосца. Голова аллигатора с выглядывающей из пасти оленьей мордой — юмор
в духе Рэндалла. Лист фанеры с коллекцией сморщенных индюшачьих бородок. Над кухонной
раковиной висело изображение пивной банки с
автографом Рэндалла в нижнем правом углу. Выводя надпись «Будвайзер», он явно очень старался,
но, чтобы влезли все буквы, ему пришлось сделать
середину банки пошире, и от этого она смахивала
на змею, проглотившую крысу.
В темном углу гостиной булькал аквариум. Он
был огромен — длиной с гроб и фута три в глубину — и пуст, если не считать бутылочки из-под тоника для волос, разбухшего трупа летучей мыши
и еще нескольких предметов, плавающих на поверхности воды. Сама вода была гнилая и мутная,
цвета мха, но аэратор по-прежнему трудолюбиво
прошивал ее зелеными нитями пузырьков. Боб
выключил его. Потом надел шлепанцы и вышел
наружу.
Он пересек окривевший дворик. Из-под ног
прыскали крохотные ящерки. Ориентируясь на
шум волн, Боб миновал группу сосен, лишенных
веток и оттого похожих на привидения, и выбрался на дорогу, усыпанную устричными ракушками.
Они так ярко блестели на утреннем солнце, что
Боб невольно зажмурился.
Дом стоял на северной оконечности маленького островка, и, когда Рэндалл описывал его расположение, в душе у Боба ворохнулись радость
и надежда. Он любил пляжи — за то, что прилив
ежедневно окатывает песок, заново очищая его,
за то, что люди обычно приходят на берег, чтобы
с удовольствием отдохнуть. Но, поднявшись на
холм недалеко от мостика, переброшенного через пролив, Боб с разочарованием увидел, что на
этом островке нет и намека на нормальный пляж.
Земля здесь встречалась с морем, образуя крутой
грязевой обрыв, звенящий комарами и источающий отвратительный запах тухлятины. Как сказал ему вчера попутчик в автобусе, ближайший
приличный пляж находился на другом острове
за три мили от береговой линии и добраться туда
на катере стоило двенадцать долларов. Все равно
хорошо было бы окунуться, подумал Боб, но в
этом конкретном месте ему пришлось бы вылезать из воды по грязи и идти домой запакощенным чуть ли не по пояс. Он повернулся и зашагал
обратно.
Вскоре мимо него проехал желтый гольфмобиль с двумя блондинками.
— Здрасте, — сказала Бобу одна из них.
— Привет, — откликнулся он.
В этот момент на дорогу вылетел звон ударов
металла о металл, а следом за ним — взбешенный
мужской голос.
— Ах ты, зараза! — Голос принадлежал человеку, фигура которого была почти скрыта поднятым
капотом «Понтиака». — Сучье вымя, мать твою за
ногу!
Блондинки повернулись в сторону сквернослова, неодобрительно поджав губы. Гольфмобиль заскулил и покатил быстрее, но ненамного.
Поток ругани набирал силу, и даже гомонившие вокруг птицы примолкли. Этот чудак злится
еще и на собственную злость, подумал Боб. Ему
захотелось подкрасться к машине и выбить отпиленную ручку метлы, которая подпирала крышку
капота, но он этого не сделал, а просто подошел и
остановился сзади.
— Але, друг, — сказал Боб. — Ты тут не один
вообще-то.
Человек вынул из-под крышки голову и уставился на Боба. Его лицо состояло в основном из
щек — остальные компоненты были мелкими и
косоватыми, словно наляпанными наспех. В руке
он держал монтировку.
— А ты что за хер с горы? — спросил он скорее
озадаченно, чем враждебно.
— Я Боб, — сказал Боб. — Живу вон там.
— У Рэндалла Манро, что ли? Рэндалла я знаю.
Делал кой-чего с его кошкой.
Боб прищурился.
— В смысле?
— Я Деррик Трит. Ветеринар.
— Ну да, с автомехаником тебя не перепутаешь, — сказал Боб.
— Я этот генератор три часа ставил. А теперь он,
падла, не крутится ремнем.
Боб более или менее разбирался в машинах и,
заглянув под капот, быстро сообразил, в чем дело.
Деррик неправильно установил натяжитель, прежде чем завернуть шарнирный болт. Боб исправил
ошибку, и ремень аккуратно лег в желобок блока.
Но двигатель все равно не запускался, потому что
аккумулятор был разряжен. Бобу пришлось сбросить шлепанцы, упереться в бампер «Понтиака» и
толкать его вперед, чтобы Деррик мог завести мотор на ходу. Когда это наконец произошло, автомобиль вырвался у взмокшего Боба из-под носа и
унесся, оставив на дороге с полным ртом выхлопных газов.
Развернувшись, Деррик подъехал к нему и затормозил. Он прибавил обороты на холостом ходу
и сложил губы трубочкой, подражая вою мотора.
Потом протянул в окошко деньги.
— Слышь, на. Пять долларов. Стой-ка, у меня
вроде семь было.
— Не надо мне ничего.
— Да ладно, — сказал Деррик. — Без тебя я бы
весь день мордовался.
— Подумаешь, завинтил один винт.
— Я-то своей тупой башкой в жизни бы не допер.
Тогда хоть пойдем ко мне и глотнем чего-нибудь
прохладительного.
— Спасибо, — сказал Боб, — но я хочу попробовать как-нибудь добраться до воды.
— Если ты выпьешь стаканчик, океан за это время не высохнет, — заметил Деррик.
— Все равно для меня рановато, — возразил
Боб.
— Слушай, брат, уже половина первого, и сегодня суббота. Давай садись.
Боб понял, что отшить нового приятеля будет
сложнее, чем починить его машину. Он пожал плечами и залез в салон.