Сергей Чупринин. Вот жизнь моя. Фейсбучный роман

Российский литературный критик и публицист, главный редактор литературного журнала «Знамя» Сергей Чупринин собрал в книгу лучшие записи, опубликованные на его странице Facebook. Легкое, увлекательное мемуарное чтение предназначено тем, кто любит «вспоминательную» прозу классиков и в то же время хочет узнать о закулисных историях из жизни известных писателей и общественных деятелей современности.

Память у меня, вообще-то, ни к черту. Или, утешу сам себя,
специфическая. Вот, скажем, с книгами: и спустя десятилетия
помню смысл прочитанного романа, авторский, как сейчас выражаются, месседж могу без хлопот восстановить. А как звали
главных героев и поженились ли они в конце концов — убей бог,
не помню.

То же и в жизни. Вернусь, бывало, с каких-нибудь литературных посиделок, говорю жене, что встретил там такую-то. «И в
чем она была одета?» — натурально интересуется жена.
«Ммм», — тушуюсь я. «Нет, а все-таки, — не отстает спутница
моей жизни. — В юбке или в брюках?» Начинаю припоминать,
видел ли я коленки нашей общей приятельницы, но и это не
всегда помогает, ибо что длинная юбка, что брюки, по мне, без
разницы.

«Это, — объясняет мой друг-прозаик, — потому что память у
тебя не писательская». Ну, не писательская так не писательская;
я со своим недостатком уже вполне свыкся.

Пока не впал, как видите, в мемуаристский азарт, и то одно,
вроде бы совсем стершееся, стало из памяти выниматься, то
другое. Не вплоть, конечно, до фасона юбок, но все-таки.

«Ведь можешь же, когда хочешь», — как говорит мне обычно
жена, когда я храбро берусь за починку… ну, не утюга, понятное
дело, чего-нибудь попроще, но все-таки.

В ту пору, когда всё в нашей венценосной семье было, надо думать, еще благополучно, Людмила Александровна Путина решила, как это и подобает первой леди, взять шефство над чем-нибудь
гуманитарным. И выбрала школьных библиотекарей. Вернее,
библиотекарш, ибо какой же это мужчина согласится на такую
низкооплачиваемую и, что уж говорить, малопрестижную работу?

Так что собрали — от Москвы до самых до окраин — этих подвижниц просвещения в роскошных столичных интерьерах. И о
библиотечных проблемах разговаривать, и лекции слушать.
В том числе мою — о современной русской литературе. А вечером всех нас — и библиотекарш, и лекторов — повезли ужинать
в кремлевский зал, только-только отреставрированный рачительным Пал Палычем Бородиным¹. Люстры сияют, зеркал и золота в преизбытке, и за каждым столом — помимо лекторов и милых наших женщин — еще непременно по зарубежному послу, по депутату с медийной внешностью да по народному артисту. «Запоминайте, будет о чем дома рассказать», — шепнул я соседке, которая, мы успели к тому времени познакомиться, никогда даже в Красноярске, своем краевом центре, не бывала, а тут — Москва, люстры, послы с народными артистами!..
«Да я запоминаю, — она мне в ответ. — Но кто же мне поверит?!»

Про угощенья, про тосты и речи рассказывать незачем. Лучше о том, что ближе к концу ужина, когда подавали уже десерты,
по залу будто ветерок пробежал. Все обернулись — а в дальних
дверях Путин Владимир Владимирович лично и пальцем левой
руки так характерно постукивает по часам на запястье правой:
время, мол, пора, жена и гости дорогие, по домам собираться.

На глазах у полюбившихся мне библиотекарш слезы — умиления, конечно. Кому же из них этот мужнин жест не знаком?..
И что гадать, удачная ли это была придумка кремлевских
имиджмейкеров, чтобы сиятельные образы утеплить, или оно
действительно само собою так получилось?..

В начале 1990-х я был на «ты» и по имени с министром культуры и всеми тремя его заместителями. Большой пользы «Знамени» это не принесло, но сам стиль эпохи, когда казалось, что
мы одного рода-племени с важными государственными чиновниками, вселял, скажу так, надежды.

Теперь этот стиль, разумеется, переменился. К людям, принимающим решения, удается пробиться, если удается, только через
плотную толщу секретарей, референтов, помощников, советников и проч. и проч. Именно что «проч(ь)». Да и с бывшими своими добрыми знакомцами, что во власти уцелели, говоришь теперь
по-другому: без прежней короткости и понятно, что на вы, со всем
почтением. Они и перезванивают-то не всегда. Далеко не всегда.

Простецкий стиль 1990-х среди людей при должности сохранили немногие. Может быть, только Владимир Ильич Толстой,
советник президента. И, уж безусловно, Владимир Викторович
Григорьев из Роспечати.

Иду я как-то с сыном, тогда еще школьником, по коридору, а
навстречу Владимир Викторович с Леонидом Парфеновым,
что был как раз в самом зените славы. Тормознули, обменялись
рукопожатиями. «А это, — говорю, — мой сын. Звать Костей».
Тогда Григорьев и ему руку подал, а за ним Парфенов. «Володя, — говорят, — Леня…»

Чепуха, казалось бы, малость. А сын до сих пор помнит. И я,
как видите, помню.

Странная вещь, непонятная вещь: смотришь, бывает, на наших государственных мужей (и жен) по телевизору, и скулы сводит. Между тем рассказывают, что в личном общении люди это
почти всегда исключительно приятные, даже образованные, с
полуслова все схватывают.

О Путине, во всяком случае, лет пятнадцать назад, когда он в
роли еще главы правительства ходил представляться писателям в ПЕН-клуб, участники этого сборища говорили если не с
воодушевлением, то с надеждой. Да и Медведев в ту пору, пока
он не пробовался еще на амплуа президента, произвел самое
благоприятное впечатление на прогрессивных литераторов,
приглашенных отужинать с ним в 8-й комнате Центрального
дома литераторов.

Утверждают, впрочем, что умение нравиться входит в число
обязательных для политика качеств. Не знаю, у меня своего
опыта общения с самыми высокими персонами нет.

Не считая двухминутного разговора с Медведевым на книжной ярмарке позапрошлого года в Гаване.

И не считая встречи с Валентиной Ивановной Матвиенко,
тогда еще вице-премьером по социалке, на Форуме молодых писателей в Липках. Молодые писатели на этой встрече, правда,
явно скучали, зато их убеленные сединами руководители так
и рвались в бой. И неудивительно, ведь разговор шел ни о какой не идеологии, да и о духовных скрепах тогда помину не
было². Говорили о пенсиях, о социальном и медицинском
обеспечении немощных литераторов, о том, как бы сделать
так, чтобы пишущие не побирались в старости и болезнях.

Разговор продолжился за совместным то ли обедом, то ли
ужином, весьма скромным, где мы с нею оказались сидящими
рядышком. И говорили, говорили… Очень неглупа, думал я,
помнится, и даже — с разнесением отрицательной частицы
и определяемого слова — очень не глупа.

Разгоряченный, я даже спустя несколько дней отослал на
имя Валентины Ивановны памятную записку со своими собесовскими и прочими идеями.

С тех пор прошли годы. И, разумеется, мне никто за эти
годы так ничего и не ответил.

Были, рассказывают, мемуары, которые начинались фразой:
«С Львом Толстым я никогда не встречался. Это произошло так.
Я родился в обедневшей дворянской семье…» Ну, и далее еще
страниц триста увлекательного повествования.

Я вот с Сергеем Михайловичем Мироновым, бывшим в оно
время главою Совета Федерации, тоже никогда не встречался.
Но письмо на его имя посылал. Это произошло так — люди из
Роспечати, желающие «Знамени» только добра, как-то попеняли мне, что плохо, мол, мы работаем с регионами. Вот «Наш
современник» знается с регионами, с губернаторами и местными заксобраниями — у него поэтому и тираж чуть ли не выше,
чем у «Знамени» с «Новым миром», вместе взятыми.

Меня, признаюсь, это задело. Но где мы, где губернаторы?
А тут еще подсказка, уже не из Роспечати: «А почему бы вам не
обратиться с каким-нибудь интересным для провинциальных
читателей проектом прямо к Миронову? Сенаторы ведь представляют интересы своих республик и губерний, так неужели
же они не захотят заработать очки на культурном окормлении
своего электората?»

Ну, проект — дело недолгое, их у меня в шкафу уже две с половиной полки. Так что звонит мне спустя малое время советник Сергея Михайловича, в изысканных выражениях благодарит за чудо как интересные предложения, говорит, что его патрон всецело за, но… «Вы же понимаете, что у нас нет возможности давать сенаторам указания… А собственного бюджета у
Совета Федерации кот наплакал…»

Что ж, кот так кот. Я говорю спасибо и уже собираюсь прощаться. А мне из трубочки: «Слушайте, меня вот только сейчас озарило. Перепишите-ка вы письмо на имя Сергея Михайловича, но уже не как спикера, а как главы партии „Справедливая Россия“, и он точно пойдет вам навстречу. Может даже
статью написать специально для „Знамени“, на открытие номера»…

Получая ордена или премии из рук государства, писатели-патриоты обыкновенно приосаниваются, и грудь что называется вперед: мол, заслужили. А либералы чуть-чуть, или чуть более чем чуть-чуть, стесняются монаршей ласки. И говорят, как
правило, что и не ждали совсем, ничего о выдвижении не ведали и, наверное, от награды бы отказались, но поздно уже,
и кому он нужен, лишний скандал?..

Охохонюшки хо-хо, скажу я вам на это. Поскольку и самому
случилось уже при Путине орден получить, и в распределении
Государственных премий (ельцинского, правда, еще образца)
поучаствовать, то точно знаю: процедура такова, что не ведать
про свое выдвижение невозможно. Претендент обязан не только предварительно сообщить о своей готовности стать почествованным, но и, как правило, поставить личную подпись под
теми или иными документами из наградного дела.

Или вот хотя бы не государственная вроде, но всё же и не
так чтобы уж очень от государства удаленная, премия «Большая
книга»³. Во всяком случае, письменное согласие участвовать в конкурсе и тут от претендента требуют.

Что полезно иметь в виду, сталкиваясь с яркими гражданскими жестами. Ну, вы помните, как Евгений Евтушенко в 1993 году громко отказался от награждения орденом Дружбы народов в знак протеста против войны в Чечне. Или как Юрий Бондарев — ни разу, правда, не либерал, но тоже в ту пору оппозиционер — уже в 1994 году отказался от такой же награды, заявив
в телеграмме президенту, что «сегодня это уже не поможет доброму согласию и дружбе народов нашей великой страны».

Зачем же, спросите, они раньше-то заявляли о своем согласии, зачем дали наградному делу дойти до самого финиша? Вопрос глупый, ответят вам те, кто тоже питает склонность к ярким гражданским жестам, а говоря по-новорусски, к самопиару.

Я такой склонности не питаю. И отказываться от поощрений со стороны высшей власти своего государства отнюдь не призываю. Но глубоко уважаю тех, кто не считает для себя возможным в тех или иных исторических условиях брать награду
от власти, которую они, наоборот, глубоко не уважают. Свободу
выбора, в том числе и ошибочного, у нас никто ведь не отнимал, правда же?

Поэтому в пример можно, конечно, поставить Александра
Солженицына, которой в ельцинском 1998 году отказался от ордена Андрея Первозванного («…от верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я принять
награду не могу»), зато при новой уже верховной власти принял-таки в 2006 году Государственную премию России.

Но мне лично почему-то милее пример Людмилы Петрушевской. Ее как прозаика в 1990-е выдвинули на соискание Государственной премии. Она не возражала, но, узнав, что должна самолично заполнять так называемый «Личный листок по
учету кадров», свое согласие забрала. Это что же, сказала,
я, значит, сама должна просить у начальства награду? Не буду,
и всё тут.

А что потом? Потом Людмила Стефановна все-таки получила лауреатскую медаль, но уже в составе группы создателей
спектакля «Московский хор». И необходимые документы, надо
думать, скреплял своей подписью Лев Додин, руководитель
постановки.

1 Бородин Павел Павлович (1946) — государственный деятель, доктор политических наук. Работая в 1993–2000 годах управляющим делами Президента РФ, руководил реконструкцией
и приемкой в эксплуатацию Большого Кремлевского дворца и других зданий на территории Московского Кремля.

2 «Да и о духовных скрепах тогда помина не было» — «Мне, —
прокомментировала в Фейсбуке эти слова Татьяна Шабаева, — (из
бездны моего невежества) всегда кажется странным, что писатели
желают говорить о социальном обеспечении без духовных скреп.
Мне всё кажется, что так не бывает. Там есть социальное обеспечение, где есть духовные скрепы. Это условие не вполне достаточное, но непременное».

3 «Большая книга» — если не считать Государственной премии
России, лауреаты которой получают по 5 миллионов рублей, то
«Большую книгу» можно назвать самой крупной литературной
премией России. Она была создана в 2006 году Центром поддержки отечественной словесности, и учредители Центра («Альфа-банк», группы компаний «Ренова» и «Видео Интернешнл», Роман Абрамович, Александр Мамут, торговый дом «ГУМ», журнал «Медведь») не поскупились: денежный приз за первое место составляет
три миллиона рублей, за второе — полтора миллиона, а за третье —
миллион рублей. В роли жюри выступает Литературная академия,
среди членов которой более ста писателей, критиков, литературоведов, издателей, преподавателей и библиотекарей. За прошедшие годы обладателями главной премии становились Дмитрий
Быков с книгой «Пастернак» (2006), Людмила Улицкая с романом
«Даниэль Штайн, переводчик» (2007), Владимир Маканин с романом «Асан» (2008), Леонид Юзефович с романом «Журавли и карлики» (2009), Павел Басинский с книгой «Лев Толстой: Бегство из
рая» (2010), Михаил Шишкин с романом «Письмовник» (2011),
Даниил Гранин с книгой «Мой лейтенант» (2012), Евгений Водолазкин с романом «Лавр» (2013), Захар Прилепин с романом «Обитель» (2014). Предусмотрена и специальная премия «За честь и достоинство» (как вариант «За вклад в литературу»), которой были
отмечены Наум Коржавин (2006), Андрей Битов и Валентин Распутин (2007), Илья Кормильцев (2007; посмертно), Александр
Солженицын (2008), Борис Васильев (2009), Антон Чехов (2010;
увы, и он посмертно), Фазиль Искандер (2011), Даниил Гранин
(2012), Евгений Евтушенко (2013), Леонид Зорин (2014).