- Издательство «АСТ», 2011 г.
- Сергей Ю. Кузнецов — прозаик, журналист; автор романа «Хоровод воды», самой необычной семейной саги нашего времени, вошедшей в шорт-лист премии «Большая книга»
Мир в романе «Живые и взрослые» не делится на богатых и бедных, на белых и красных — здесь есть только живые и мертвые.
Мир живых похож на уютный мир советского детства. Здесь все так знакомо: героев недавней войны почитают, а в кино показывают старые добрые фильмы о партизанах; дети учатся в школе, а взрослые ходят на работу. И постоянно чего-то не договаривают…
Между живыми и мертвыми проведена Граница и налажены деловые отношения. У мертвых есть современные технологии и красивая одежда, у живых — любовь и дружба. У живых — течет время, у мертвых — его нет.
Зато и там и там есть любопытные школьники…
Как было до Проведения Границ? Возможно ли разрушить Границу и жить всем в мире? Угрожает ли что-то миру живых?
Смогут ли они разгадать все загадки и спасти свой мир? - Купить книгу на Озоне
— Ты с ума сошла, — шипит мама, — ты что, вот так собираешься идти в школу? Первого сентября? В таком виде?
Марина улыбается.
— В каком таком виде? — говорит она, — в нормальном виде, в праздничном, как и положено. Разве нет? Ты же сама говорила, что они — для праздника.
— Я говорила? — от возмущения мама чуть повышает голос — и, спохватившись, повторяет уже тише: — я говорила?
По утрам они стараются не шуметь: папа часто приходит перед рассветом. Что делать, такая работа: дипломатические приемы всегда начинаются после захода солнца.
— Ты говорила, ты, — отвечает Марина, — когда я летом на теплоходе хотела пойти в них на дискотеку.
— Прекрати демагогию, — снова шипит мама, — ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!
— Не понимаю.
Они стоят в коридоре большой двухкомнатной квартиры. Коридор слишком широкий, и мама только изображает будто не дает Марине пройти. Конечно, ничего не стоит отодвинуть мамину руку и пройти в прихожую. Некоторое время Марина смотрит на маму, потом пожимает плечами, приносит с кухни табуретку и садится.
— Хорошо, — говорит она, — первое сентября пройдет без меня. Рыба вызовет тебя в школу и спросит, почему твоя дочь прогуляла первый день занятий.
— Не Рыба, а Валентина Владимировна, — говорит мама, — так нельзя говорить о старших.
— Ну да, — кивает Марина, — вот ей и объяснишь, почему ты не пустила меня в школу. Кстати, знаешь — я всегда мечтала прогулять первое сентября…
На самом деле Марина врёт. Как раз первое сентября она всегда любила. Наверное, потому, что шесть лет назад именно ее выбрали, чтобы дать в руки сверкающий на солнце серебряный звонок с голубым бантом, посадить на шею самого высокого старшеклассника и на его плечах обойти по кругу звезду в центре двора — под оглушительный и счастливый звон первого в жизни школьного звонка.
Конечно, иногда Марине хотелось прогулять урок-другой — особенно географию или химию. Но первого сентября Марина всегда хотела в школу. Да что там всегда! Еще вчера она и представить не могла, что будет сидеть в коридоре, скрестив ногив преступных белых джинсах. Мамин, между прочим, деньрожденный подарок.
Мама вздыхает:
— Почему ты не хочешь надеть нормальную школьную юбку?
— Я тебе уже объяснила, — скучающим голосом говорит Марина, — она мне мала. Ты сама говоришь, что я выросла за лето. Юбка мне теперь вот до сюда — и она проводит ладонью где-то посередине между бедром и коленом.
— Не преувеличивай, — говорит мама.
— Я проверяла, — отвечает Марина, — что, ты думаешь, я на ровном месте решила в джинсах идти?
— Ты представляешь, как Рыба будет ругаться? — спрашивает мама. Ладно бы — просто брюки. Так нет — джинсы, и не просто джинсы — а белые джинсы. Мертвые белые джинсы.
— Все хорошие джинсы — мертвые, — пожимает плечами Марина, — это и Рыба знает. С этим даже ты спорить не будешь. И вообще: купила бы мне нормальную школьную юбку — я была бы уже в школе.
Марина украдкой смотрит на массивные часы, подарок отцу на сорокалетие. Серебрянный круг, в нем — такая же звезда. Марину страшно раздражают эти часы — точно такие же висят у них в школе, да и вообще во всех государственных учереждениях. Только папины часы были из настоящего серебра, а школьные — дешевые, алюминевые. Почему-то Марина уверена, что маме часы тоже не нравятся, хотя мама об этом никогда не говорит.
Часы показывают без десяти восемь.
Мама и Марина смотрят друг на друга. «В шахматах это называется пат, — с тоской думает девочка, — ни у кого нет хода» — и в этот момент за маминой спиной открывается дверь родительской комнаты, выходит черно-белая кошка Люси, следом за ней — папа, заспанный, в тяжелом халате, подаренном дядей Колей. Халат, разумеется, тоже мертвый, как все дяди-Колины подарки.
— Ну чего вы шумите, — сонно спрашивает он, — я домой в четыре вернулся, можно дать поспать человеку хотя бы немного?
Ну что же, раз папа уже не спит, мама может кричать с чистой совестью:
— Ты посмотри как она собирается идти в школу! Первого сентября! В мертвых джинсах!
— Ну, юбка ведь ей мала, — зевая, говорит папа, — что же делать? У нас есть другие брюки? Наши, не мертвые?
— Все наши в грязном, — быстро говорит Марина, — стиралка поломалась, а мастер придет только на той неделе.
— В твоем возрасте я руками стирала, — говорит мама.
— А в твоем возрасте майор Алурин уже командовал диверсионным отрядом, — ни к месту говорит Марина.
Папа смеется.
— Ладно, диверсантка, беги в школу. Только в первый ряд не лезь.
— Ну да, — говорит мама, — ты такой добрый. Все ей разрешаешь — в школу к Рыбе не тебе идти…
Тут Марина не может удержаться:
— Не к Рыбе, а к Валентине Владимировне. Ты же сама объясняла: нельзя так говорить о старших.
— Это тебе она старшая, — вздыхает мама, — а мы почти ровесницы. Ладно, беги, может, она и не заметит…
Марина мчится, разбрасывая ногами алые кленовые листья. В детстве она так играла — будто это тинги, которые окружили ее на поле боя, а она пробивалась к своим. Тогда она видела тинги только через щелочку прикрытой двери — в фильмах, которые родители смотрели у себя в комнате. Поэтому ей и казалось, что тинги похожи на осенние листья — кроваво-красные, пятипалые. Это уже потом Павел Васильевич рассказал: настоящий тинг — это отрубленная человеческая кисть, наделенная единственным желанием: превращать живое в мертвое.
Кратчайшая дорога к Марининой школе шла мимо «пятнашки» — спортшколы за высоким деревянным забором. Забор подновляли каждый год, но в сентябре пятнашки первым делом отдирали пару-тройку досок, чтобы удобней было совершать набеги. Обычно первого сентября Марина предпочитала обходить спортшколу стороной — в четвертом классе она прибежала на праздничную линейку перепачканная и растрепанная. Хотя она и вышла победительницей (двое девчонок-пятнашек позорно ретировались с поля боя, признав убийственную силу Марининого мешка со сменкой), Рыба вызвала в школу родителей и долго отчитывала маму за закрытыми дверьми своего кабинета. От этого Маринин авторитет в классе взлетел до недосягаемых высот, но ей пришлось пообещать маме избегать драк — и она старалсь держать слово хотя бы первого сентября.
До начала линейки оставалось всего несколько минут, и Марина надеялась, что пятнашек уже заперли во дворе — вихрем она мчится мимо забора, и, когда «пятнашка» почти осталась позади, раздается свист и что-то небольно, но ощутимо толкает Марину в плечо. Не останавливаясь, она оборачивается: над досками мелькает коротко стриженный затылок.
Наверное, Вадик, — со злостью думает Марина. Первый заводила и мелкий пакостник. — Ну, ничего, увидимся еще!
На бегу Марина грозит забору кулаком и мчится дальше.
До начала линейки осталось две минуты.
Гоша, конечно, никаких Марининых джинсов не заметил, зато Лёва сразу восторжено присвистнул:
— Клевые. Оттуда?
— Ага.
Лева кивает: он так и думал.
— Ой, как Петрова вырядилась, — говорит Оля Ступина, скривив хорошенькое личико первой ученицы, старосты и любимицы Рыбы, — наших вещей ей недостаточно, ей мертвые подавай.
— Да тебе просто завидно, — говорит Марина.
— Ну нет, — вздергивает носик Оля, — я мертвое никогда не надену, ни за что. Те, кто мертвое носит — те в зомби превращаются.
Это, конечно, глупость. Даже пятиклашки знают, откуда берутся зомби. Точнее, пятиклашки считают, что они знают — потому что на самом деле, как объяснил Павел Васильевич, однозначного ответа на этот вопрос нет даже у ученых. Существует несколько теорий, какая верная — никому не известно. Впрочем, одежда, музыка и кино тут точно не при чем — когда об этом зашла речь, Павел Васильевич только рассмеялся.
Линейка уже закончилась, и семиклассники потянулись в школу. . Марина, в своих метвых джинсах, старается затеряться в толпе. Главное, чтобы Оля не настучала. На всякий случай Марина показывает ей кулак и делает страшные глаза.
Оля, разумеется, одета как положено: юбка, фартук с голубоватыми кружевами, две косички с огромными бантами, на груди — серебряная звездочка в круге. Вроде такая же, как у всех остальных учеников — но у Оли она словно специально начищена, словно нарочно выставлена напоказ. Марине даже противно смотреть: можно подумать, Оля в самом деле понимает, что стоит за этим значком. Конечно, на День Победы и майские праздники их староста пафосно читает со сцены правильные стихи о бойцах, погибших, защищая границы звезды — но Марина ей ни на секунду не верит.
В прошлом году они проходили «Дочь полка» — во время урока Павел Васильевич увлекся, стал вспоминать войну. Марина всегда слушала не отрываясь — а Оля что-то рисовала на вырванной из тетрадки клетчатой страничке, потом сунула в учебник. На перемене Марина подкралась и вытащила: листочек был весь покрыт цветами и принцессами в роскошных нарядах.
Марину тогда передернуло: как можно рисовать такую пошлятину, во время рассказа о Великой Войне? А еще нос воротит от мертвых джинсов!
Маринина сидит у окна, на третьей парте. Весь пятый класс и половину шестого она сидела вместе с Леной Ковалевой, но после Нового Года родители Лены получили квартиру в новом микрорайоне, Лена перешла в другую школу, и Марина осталась одна. Если честно, ей это очень нравилось. На свободное место она клала сумку, а все тетрадки и учебники вываливала на стол: так оказалось намного удобней прятать книжки, которые Марина тайком читала во время уроков.
Впрочем, сегодня кроме учебников, у нее нет других книг — все-таки первое сентября. Марина достает из сумки дневник, новый учебник химии и чистую тетрадку. Из окна пятого этажа хорошо видны алые и желтые кроны деревьев. Среди них черным прямоугольником — крыша «пятнашки», чуть дальше, за проспектом, теснятся дома (один из них — Маринин), на горизонте средневековой башней — силуэт Министерства по Делам Заграничья, одна из пяти городских высоток. Там работает дядя Коля и часто бывает Маринин папа.
— Здравствуйте, дети! — раздается громовой голос.
Это — коронный прием Рыбы: бесшумно войти в класс и тут же оглушить всех приветствием.
— Здравствуйте, Валентина Владимировна! — семиклассники поднимаются.
Другие учителя давно не требуют, чтобы школьники здоровались хором и вставали в начале урока — но Рыба ведет себя, словно они по-прежнему первоклашки.
— Садитесь, — говорит она.
Марина садится и тут же снова утыкается в окно.
— Гляди, кто это? — слышит за спиной Лёвин шепот.
— Новенькая, что ли? — предполагает Гоша.
В самом деле — у доски, рядом с Рыбой стоит худенькая девочка с двумя тощими, торчащими в стороны, косичками. Школьная форма сидит на ней нескладно, в руке она держит портфель из магазина «Мир детей», в другой — матерчатый мешок со сменкой.
Она, наверное, еще не знает, что мешок надо оставлять в раздевалке.
— Это — Вероника Логинова, — говорит Рыба, — она будет учится в вашем классе. Садись, Вероника.
Вероника растеряно обводит глазами класс и идет к пустующей последней парте.
— Нет, не туда, — новенькая вздрагивает и оборачивается, — на третью парту, к Петровой.
Новенькая подходит к Марининой парте и на мгновение замирает над соседним стулом: на нем по-прежнему лежит сумка.
— Извини, — тихим шепотом говорит она, и Марина ставит сумку на пол.
— Ты чем-то недовольна, Петрова? — спрашивает Рыба.
— Я счастлива, Валентина Владимировна, — не сдержавшись, отвечает Марина.
— Ну, тогда иди к доске, — говорит Рыба, — посмотрим, всё ли ты забыла за лето.
«Ну вот… — думает Марина. — Интересно, будет слышно в соседнем классе, как она разорется, когда увидит мои джинсы?»