Наташа Апрелева. Посторонним В.

Наташа Апрелева. Посторонним В.

31 марта

23.00

Иногда все происходит совсем не так, как хотелось бы. Ты помнишь о юбилейной дате вашего знакомства, сочиняешь, допустим, поздравительное письмо, диковатое и с непомерным количеством определений «первый» и «лучший». Черт, ну вот так ты думаешь в этот момент, глупо, конечно, но искренне вроде бы.

Отправляешь нежное и дурацкое письмо, а ответ получаешь в виде смс-ки, и он таков: «Первый ваучерный всегда первый»,— ты со злостью колотишь себя трубкой по колену, немного жалея, что не решишься разбить себе лицо — да и не получится, это же мобильный телефон, не кастет. Детски обижаешься на безобидную, в общем-то, шутку, впервые без предупреждения не приходишь на встречу, нарочито молчишь в айсикью, мобильниках и прочее. Себя ты оправданно считаешь надутой идиоткой, но как-то заклинило, перестроиться не можешь, точнее — не хочешь. Разговариваешь вечером с мужем, смотришь в привычном удивлении, какой у него красивый, прямой нос и редкий цвет глаз. Вспоминаешь ему вслух какую-нибудь хорошую историю из вашего прошлого, например, как у тебя были большие неприятности по работе, пропали деньги компании из открытого ящика стола, ты боялась признаться руководству и безнадежно рыдала в дамской уборной. Он тебя вытащил оттуда буквально за шкирку (ты цеплялась за краны, трубы и швабру уборщицы), заварил чаю, положил сахару ложек пять, через пятнадцать минут вернулся и сунул в руку искомую сумму. «Где?», «Как?» — ты заикалась, икала и сморкалась в салфетку. Оказалось, твой начальник решил проучить тебя и спрятал деньги. Ну чтобы не бросала, где ни попадя. Муж довольно усмехается — было, было.

И тут звонит домашний телефон, и ты прекрасно знаешь, кто там — на проводе. Выходишь из комнаты.

«Не обижайся? — говорит он.— Ну может человек быть идиот?»

«Не может»,— отвечаешь ты, а мерзкий узел из потрохов внутри развязывается, развязывается.

«Напиши мне? — говорит он.— Я так люблю твои письма, почти так же, как тебя, а иногда даже больше».

«А я знаю»,— отвечаешь ты.

Возвращаешься в комнату, предлагаешь мужу выпить коньяку. Приносишь в двух бокалах для виски. Говоришь: «А помнишь, как я напилась на новогодней вечеринке и меня стошнило тебе на колени?» «Ну помню,— он удивленно кривит рот,— а к чему это ты вдруг?»

Просто ты был такой милый.

Я и сейчас милый.

Конечно.

Конечно.

23.30

К теме всеобщего безумия. Сегодня на рабочий почтовый ящик получила загадочное письмо, адресовано лично мне, фамилия-имя-отчество, все дела, Очень Странный Текст внутри: «Уважаемая госпожа Ф.! (Люблю, когда я уважаемая госпожа.) Благодарим Вас за проявленный интерес к холодильному оборудованию и предлагаем Вашему вниманию мини завод по производству эскимо, а также других популярных сортов мороженого…» Далее полтора экрана невнятного бреда, с техническими характеристиками и веселыми картинками мини-завода в разрезе. Почему? Почему? В панике задумалась, когда именно я так неосторожно проявила интерес к холодильному оборудованию, вспомнить не смогла.

Еще проходила это я по улице Ленинградской, Вниз-вниз, к Набережной. Вижу: новую вывесочку присобачили, отправилась полюбопытствовать, хотя признаю, что от любопытства кошка сдохла. «Клиника Восстановительной и Реставрационной Медицины» — с благоговением прочла на золотой такой табличке, очень-очень приличной. Респектабельной такой.

Восстановительной и Реставрационной Медицины ЧЕГО? — трезво спросила себя я, когда первые восторги улеглись. Глаза? Уха? (Горла-Носа?) Зуба?

Желудочно-не-побоюсь-этого-слова-Кишечного-Тракта? Столько вариантов, на самом деле.

00.00

Купила сумку. Новую прекрасную сумку, которая ловко вместила бы и слона (если бы вдруг произошла их раздача), да, люблю, когда они большие. Недостаток в ней только один — это практически точная копия моей предыдущей сумки (цвет и размер), а предыдущая — точная копия еще более предыдущей, и так далее.

Или вот телефон. После трагической гибели мобильника во льдах (трубка разбилась на примерно стомиллионовтысяччастей) я уверенным шагом пошла в Салон Связи и в течение часа приобрела точно такую же модель, а робко предлагавшим мне что-то иное продавцам просто смеялась в лицо.

Я вообще очень привязываюсь к старым, добрым вещам, не хочу с ними расставаться, и отправлять, например, на антресоли совсем немного (вообще-то сильно) потертые перчатки — жалко. Очень. Очень. Очень.

Что-то новое покупаю только из необходимости, не люблю.

Да. У меня есть леопардовые штанцы, им осенью исполнится девять лет, обожаю их. Прошлым летом изобретательно превратила в шорты любимейшие джинсы, ровесники пионерии дефолта 1998 года.

Осенние туфли — фасон «инспектор» — справили семилетие.

Все мои подруги периодически «влюбляются» в тот или иной товар народного потребления. Для моей семьи было бы явно лучше, если бы я поступала так же.

Влюблялась и вожделела кофточку, кольцо, сумку из итальянской кожи.

00.10

Пришла раньше времени из школы грустная и очень горячая на ощупь дочь — заболела, температура была 39, уколола тройчаткой и обтерла уксусной водой, как маленькую, ручки-ножки, глупо и привычно удивляясь, как это вот, каким чудесным образом из ничего разрослась такая большая и красивая девица. Заварила липового чая.

После этого побежала в аптеку за отсутствующим Назолом, Назол — если заложен нос, а у дочери как раз был заложен, и тут-то вот и увидела Его.

Нет, оказался — не Он, не В. Похожий мужчина. Но как меня толкнуло. Крутануло на месте. Мне Олаф рассказывал, давно, в него попадали, случайно, из травматического пистолета: сильнейший удар,— сказал он,— сильнее, чем можно себе представить что-то, называемое словом «удар».

И меня — сильнее, чем можно себе представить, стукнуло в грудь, живот, по ключицам, в шею, в лицо, плашмя, сминая нос и расквашивая рот, надо дышать, надо дышать, сердце — сделалось огромным, и не помещалось оно внутри, больно колотилось в клетке из ребер, ты думала, Вера, что ты теперь — ничья девочка и все прошло вроде бы, а не прошло. Видишь, видишь?

Дура набитая, вернулась домой, забыв в аптеку зайти. Пришлось вытаскиваться снова. Потому что Назол — если заложен нос.

00.30

А иногда все случается так, как ты планируешь. Удачное стечение обстоятельств, твои дети отдыхают в зимнем лагере, играют в снежки, катаются на санях и радостно хохочут в телефон, твой муж на два дня уехал к боевому товарищу в Уральск, в их программе нелюбимая им зимняя рыбалка, водка и разговоры. А ты — предоставлена самой себе, скачешь на одной ножке по коридору, распеваешь в душе: раскинулось море широко, на твоих волосах краска, на твоем лице маска для релаксации, в твоей голове пусто, в твоих легких ритмично торкается что-то, счастье? Сегодня оно ярко-оранжевое в центре и обжигающе-красное по краям, несочитаемо? И пусть.

Затейливо красишь глаза, нахмурившись на прыщ, прижигаешь его корвалолом и тщательно маскируешь всеми средствами, имеющимися в доме, натягиваешь черные джинсы, белую кофту и черный жилет с крупной-прекрупной брошью, настоящий китч, показываешь себе в зеркале язык и еще немного прыгаешь на одной ножке, вокруг себя.

Выбегаешь из дома, сейчас ты в «Белой Чашке» выпьешь кофе с коньяком, а через час тебя ждет твой дорогой В. по какому-то адресу, ну да, да, выпросил ключи у приятеля, дикая пошлость, кинофильм «Бабник», но тебе наплевать — правда, наплевать. Кофе прекрасен, коньяк добавляет азарту, твои щеки горят, охлаждаешь их рукой, а на улице — льдышкой, откалываешь хрусткую сосульку от водосточной трубы.

Едешь по указанному адресу, это черт-те где далеко, просишь таксиста высадить у самого подъезда, спасибо, спасибо, не надо сдачи, оставьте.

Стоишь и в свете своего мобильника изучаешь номер квартиры на клочке бумаги, неслышно подходит он, закрывает тебе глаза ладонями, ты кусаешь его за палец, слегка.

Каждую минуту ты осознаешь свое оранжевое счастье с красным ободочком, это редкость, и, когда у него звонит телефон и появляется необходимость срочно ехать в больницу, и он смотрит виновато, ты спокойно говоришь: разумеется, разумеется, я как раз хотела тоже… почитать дома, у меня новый Сарамаго, «Двойник», ты не читал еще? А он неожиданно отвечает: да ну твоего Сарамаго, может, дождешься меня здесь? А как же?.. — спрашиваешь, не договариваешь ты, ему же надо быть в семье потом, да, такие правила.

Я быстро,— на бегу уже отвечает он, напяливая куртку и смешную вязаную шапку, с мордовским орнаментом и помпоном.

И ты ждешь его с огромным удовольствием, с величайшим, ты даже не читаешь, хоть в сумке грустит Михал Вивег дорожного формата, ты хватаешь ключ, надежно запоминаешь номер квартиры все-таки и выскакиваешь (да, на одной ножке) на улицу — отыскать магазин и соорудить какой-то праздничный ужин или что-то такое. Район тебе совершенно незнаком, но должны же люди где-то покупать продукты, логично рассуждаешь ты и уверенно идешь направо. Потом налево. Потом задаешь вопрос развеселым подросткам. Развеселые подростки указывают тебе верный путь. Ты покупаешь с радостью какой-то белиберды плюс шампанского, две бутылки. Будьте добры, брют, пожалуйста. Продавщица такая милая, настоящая русская красавица — хороший рост, стать, синие глаза — протягивает тебе набитый пакет, ты горячо благодаришь, она даже немного удивлена, но оранжевое счастье велико, и его хватает, хватает.

Немного пугаешься, что забыла, где нужный дом с выученной квартирой, но как-то ориентируешься, чуть не по звездам, чудом — просто куда-то двигаешься и внезапно попадаешь туда, куда надо. Накрываешь на стол, откупориваешь одну бутылку шампанского, наливаешь себе в чашку для чая с веселым рисуночком — что-то такое свинки и котики. С наслаждением пьешь, хорошо. Хорошо.

Через много время возвращается твой дорогой В., усталый, спешил и рад тебя видеть — почти так же, как и ты его.

01.00

Похолодание обещают. Родные и близкие буквально в горе. Не могу понять, почему людям охота заморачиваться о погоде (как будто я сама не такая, врушка несчастная), стойкое ощущение, что лимит хороших погод установлен крайне строго, и если ты как-то правильно не используешь ясный денек, то потом впереди — сплошной подвал, сырость и где-то плюс один.

И если бы только с погодой так. Множество, множество вещей обладают странной и пугающей способностью на фиг подчинять себе, причем надолго.

01.10

Дочь, пользуясь привилегиями болящей, вчера была кормлена с ложечки специально изготовленной печенкой по-строгановски (любит она) и тертой морковью с сахаром, напоена ройбушем и облагодетельствована початыми духами «Miracle» — для поднятия общего тонуса.

Только сейчас она позвонила мне на мобильный, с просьбой поправить ей подушку.

01.30

Преимущественно мы разговаривали с В. о потрясающей ерунде, и это было на удивление хорошо, пусть глупо. Помню, порадовала В. душевным и жизнерадостным стихотворением из детства: «Мы любовь свою схоронили, Крест поставили на могиле, слава богу — сказали оба, Только встала она из гроба, Укоризненно нам кивая: Что вы сделали? Я же живая!»

После этого он продолжительное время приветствовал меня так: «Мы любовь свою схоронили?» — а я отвечала: «Крест поставили на могиле!»

Еще мы неожиданно открыли для себя заново удивительно интеллектуальную игру: города.

Часто играли посредством смс, я ему: Сургут! он мне: Туймазы!

Я ему: хаха, а я-то знаю, знаю два эстонских города на «Ы» :)) Ыйсмяэ!

Потом, через время, он мне: Сызрань!

Я: ага, ага, мякий знак!!!

Он: а что, ты не знаешь два эстонских города на мягкий знак?

Смс-ки он мне присылал веселые, а письма — серьезные, с прекрасными стихами, и когда я читала из Борхеса в теле электронного нетреугольного послания:

Ни близость лица, безоблачного, как праздник,
ни прикосновение тела,
полудетского и колдовского,
ни ход твоих дней,
воплощенных в слова и безмолвье,—
ничто не сравнится со счастьем
баюкать твой сон
в моих неусыпных объятьях.
Безгрешная вновь
чудотворной безгрешностью спящих,
светла и покойна, как радость,
которую память лелеет,
ты подаришь мне часть своей жизни,
куда и сама не ступала.
И выброшен в этот покой,
огляжу заповедный твой берег
и тебя как впервые увижу — такой,
какой видишься разве что Богу:
развеявшей мнимое время,
уже — вне любви, вне меня,—

то хлопала себя по щекам, вариация на тему приведения в сознание, и повторяла растерянно: нет, это не мне, это не может быть мне. Наверное, все начало обрушаться как-то постепенно, исподволь, как незаметно наступают сумерки, которых не замечаешь сначала.

…в моем городе ночь. Ночь в моем городе продолжается уже несколько лет. Уже несколько лет я сижу у широко распахнутого окна, в кресле, продавленном по рельефу моего тела. В продавленном по рельефу моего тела кресле кроме меня умещаются две кошки, серая в полоску и ярко рыжая с порванным ухом, иногда я задумываюсь, чем же они питаются, ведь кошкам нужна пища. Кошкам нужна пища, и они едят мой мозг, выбирая его мягкими лапками и шершавыми языками из глубоких глазниц и ушных раковин, нежно облизываясь и посматривая на меня глазами, светлеющими с каждым днем. С каждым днем я все менее и менее надеюсь увидеть человека, это редкий род экзорцистов, изгоняющего мрак из сердца и тьму из города, кажется, я даже не хочу этого, я давно привыкла, что

в моем городе ночь…