- Издательство «Азбука», 2012 г.
- Трудно жить, если твой отец — гений. Но становится совсем невмоготу, если отец хочет сделать гением тебя, а ты — самый обычный школьник. Так происходит с Натаном Нельсоном, сыном известного физика-ядерщика, без пяти минут Нобелевского лауреата. Бунт подростка, его борьба с родительской опекой, поиск собственного пути — до поры до времени все это оказывается тщетным. Но вот наступает день, когда Натан, попав в автокатастрофу и пережив клиническую смерть, сам приобретает сверхчеловеческие способности. Теперь он тоже гений, но совсем не такой, каким хотел бы видеть его отец. Чем завершатся отношения любви-ненависти отца и сына? Что такое подлинная свобода? Об этом узнает тот, кто дочитает до конца роман «Прекрасное разнообразие».
Доминик Смит, один из самых многообещающих молодых американских писателей, вырос в Сиднее (Австралия), ныне живет в Остине (Техас). Смит дебютировал в 2006 году романом «Ртутные видения Луи Дагера», который был удостоен ряда литературных наград и включен компанией «Барнс энд Нобл» в программу поддержки «будущих великих писателей». По второму роману Доминика Смита — «Прекрасное разнообразие» — компания «Саутпо интернешнл» планирует снять фильм с Фредди Хаймором в главной роли. - Перевод с английского Андрея Степанова
- Купить книгу на Озоне
В это время отец подружился с Уитом Шупаком — коллегой по кафедре, недавно разведенным, увлекающимся, как и отец, производством домашних напитков. Именно Уит подсказал отцу столь памятный мне рецепт «пищи для ума». А в прошлом он был настоящим астронавтом: майором ВВС, который в начале
По-видимому, моего отца очень занимало то обстоятельство, что Уит видел нашу маленькую голубую планету со стороны. Пустота и темнота космоса, огромные расстояния — эти вещи интересовали отца, и астронавт в них разбирался. Что касается мамы, то Уит был в восторге от того, как она готовит, а кроме того, он мог починить в доме что угодно. Он становился просто счастлив, когда ему поручали какую-нибудь давно назревшую работу: срубить засохшие деревья в саду, убрать с балок дома осиные гнезда, покрыть лаком садовую мебель. Как-то раз я спросил у мамы, почему Уит у нас постоянно околачивается, и она ответила:
— После возвращения из космоса Уит все время искал себе команду. Он из тех людей, которые не могут оставаться в одиночестве.
Это был здоровенный мужчина с квадратной челюстью, рыжей шевелюрой и походкой, как у рестлера. Единственная экскурсия в космос оказалась для него тем же, что для несостоявшейся рок-звезды единственный записанный в молодости хит. Если мы устраивали вечеринку в доме или жарили барбекю во дворе, то среди гостей всегда можно было увидеть Уита, ухватившего за пуговицу кого-нибудь из мужей маминых приятельниц по «Леварту» и втирающего ему про силы, действующие при старте ракеты, или про вид на Землю из космоса. Он иллюстрировал свои рассказы движениями вилки, показывая угол подъема. В неполадках, случившихся с его головой, он винил космическую пыль:
— С тех пор я стал другим человеком. Это кружение даром не проходит.
И он поворачивался вокруг своей оси с поднятыми руками, словно показывал в медленном движении какое-то танцевальное па.
Выйдя в сад, Уит обычно срывал яблоки прямо с яблони и тут же поедал их. Однажды, укусив красное яблоко сорта «макинтош», он стал рассказывать про свою бывшую жену: она бросила его или, точнее, ее увел другой астронавт — Чип Спейтс, побывавший на Луне.
— А я удачно избавился от старого багажа, — заключил Уит.
В этот момент мы втроем — я, отец и Уит — направлялись к ручью. Позади нас, на лужайке перед домом, расположились за деревянными столами двадцать членов клуба «Леварт», поедая приготовленную на вертеле свинину с бататом. Мы с отцом по-прежнему дичились друг друга.
— Когда я был на орбите, — рассказывал Уит, — они дали нам с собой такие тюбики с яблочным джемом. Я, когда его ел, всегда мечтал о настоящих яблоках — огромных таких, сорта «бабушка Смит».
Я к тому времени уже успел прослушать все истории Уита, касавшиеся предполетной подготовки и его шести недель на орбите: и о большой центрифуге — «колесе», на котором Уит крутился в военно-морской Лаборатории ускорения, и о еде на орбите, которую он называл «ужином для телевидения», и о снах в невесомости, и об адском холоде Луны.
Там, в тишине космоса, когда под ним проплывали земные континенты, Уит стал писать стихи. К сожалению, они унаследовали черту, портящую и его речь: малапропизм. Уит постоянно путал похожие слова и выражения. Он мог сказать «настающий мужчина» или «абонент в бассейн». Расспрашивая меня о школе, он интересовался, пишут ли теперь «диктаты». Единственное его стихотворение, которое я прочитал, называлось «Космические рецепты». Оно начиналось строчками:
На орбите нет ножей столовских,
Тут сосут пюре по-стариковски…
Это был небесный плач по земной кухне. Моей маме нравилось это стихотворение.
Мы с отцом и Уитом отошли уже довольно далеко от столов, за которыми сидели гости.
— Космос, Натан, — это великий учитель, — вещал Уит. — Лучшие уроки я получил там, наверху. Одиночество. Звезды вместо друзей. Не всякий пожелает такой воскресной прогулки.
— А я бы полетел, — сказал вдруг отец, засовывая руки в карманы.
— Я бы тоже хотел туда вернуться. Но НАСА стало, как фирма Ллойда из Лондона, — воплощением консерватизма. Всего боится. На Луну летали — не боялись, мать ити.
Уит употреблял только два ругательства: «мать ити» и «ёперный театр».
— А вы фотографировали там? — спросил я.
— Немного. Но вот в этой ячее, — он приложил руку к голове, — хранится множество картин.
Члены клуба «Леварт» тем временем затянули какую-то народную гавайскую песню, а двое из них нацепили солнцезащитные очки и принялись отплясывать, не выпуская из рук бокалов с тропическим пуншем. Уит посмотрел на них и сказал:
— Ёперный театр!
— Иногда мне кажется, что клуб «Леварт» — это просто прикрытие для пьянства, — заметил отец.
— Ну-ну, не надо так резко, Сэмюэль, — ответил Уит. — Этим людям совершенно необходимы экзотические боги и пикантная пища. Это всякому понятно.
Мы прошли по берегу ручья к возвышавшемуся поодаль крутому склону холма. Взобравшись на него, мы сели на траву у обрыва и стали смотреть на закат. Края облаков, недавно выглядевшие оловянными, были теперь шафрановыми и пурпурными.
— Солнце село, — сказал я.
Отец и Уит переглянулись, а потом отец сказал:
— Мы не пользуемся такими терминами.
Уит вздохнул.
— Какими терминами? — спросил я.
— «Вставать» и «садиться». Когда Уит висел там, в космосе, и наблюдал вращение нашей планеты, он понял простую вещь: Солнце не садится и не встает.
— Это я знаю, — сказал я.
— Да! — подхватил Уит. — Правильнее говорить, что садится и встает Земля. Это тоже не совсем точно, но гораздо умственнее.
Я вытер яблоко, которое принес с собой, и хотел было его укусить, но Уит вдруг протянул руку и отобрал его у меня. Он зажал его пальцами сверху и снизу и стал вращать.
— Иногда тела вращаются столько так, что ты этого просто не замечаешь. А иногда с орбиты Земля кажется старым шаром от боулинга, который медленно катится по направлению к тебе.
Мы помолчали. Свет заходящего солнца вспыхнул в последний раз, а потом стал быстро идти на убыль.
— «Земля села» — это звучит странно, — заметил я.
— Не все странное ложно, — ответил отец, обращаясь к наступающей тьме.
— Я думал, что Солнце там будет выглядеть желтым, как у нас, — продолжал Уит, — а ничего подобного. Оно белое с просинью и абсолютно круглое. Больше всего оно напоминало мне дуговую лампу — у нас были такие на мысе Канаверал. И такое яркое, что без фильтра нельзя смотреть.
— Ну и как же выглядит там закат Земли? — спросил я.
— Ага! Смотри, он начинает врубаться! — кивнул Уит, обращаясь к отцу. — А вот как. Впервые я это видел над Индейским океаном. Вдруг вижу: Солнце стало как будто поплоще. По Земле побежала темная тень, и бежала она до тех пор, пока не потемнела вся та половина, которая была повернута ко мне. Вся, кроме кольца света на горизонте. Но Земля-то продолжала вращаться! И тут смотрю — ёперный театр! — солнечный свет из белого превратился в оранжевый! Потом стал красным, пурпурным, и вдруг — голубым! У меня кровь застыла в жилках. Это был какой-то бриллиантовый взрыв. Я без шуток ожидал, что сейчас прилетят ангелы.
— Вы не могли бы вернуть мне яблоко? — спросил я.
— Без вопросов! — Уит протянул его мне.
Мы сидели на краю холма до самой ночи, пока над нашими головами не появилась Полярная звезда. Уит рассказывал о семействах частично заряженных час тиц:
— Сначала они ведут себя тихо. Осторожно выбираются на дорожку, а потом вдруг как рванут — и ломят к финишу быстрее электронов.
— Да, иногда они подкрадываются незаметно, — подтвердил отец. — Частично заряженные! Ты можешь это себе представить? Все равно что растущая половина яблока.
Они оба замолчали, видимо обдумывая вероятность появления такого яблока. Далеко внизу, в саду, члены клуба «Леварт» зажигали фонарики. Оттуда едва доносились звуки экзотической музыки.