За окнами проносились густые нормандские леса. Моя голова пылала, я едва мог поддерживать разговор. Я попытался спросить президента Хопкинса, успел ли его брат написать домой из Англии перед тем, как его вместе с остальными солдатами отправили в Нормандию, но он не понял моего вопроса, и принцесса помогла мне перевести его на английский. Обернувшись ко мне, она улыбнулась. Наши глаза встретились. Я пытался увидеть в ее глазах нечто большее, чем радость от того, что она смогла мне помочь. Несколько секунд я смотрел на нее. Но нет, это была просто улыбка.
Мы подъезжали к Парижу. Вокруг тянулись предместья, товарные поезда медленно двигались в сторону столицы. Мной овладело неудержимое и в то же время безрассудное, опасное, нескромное желание вновь взять Патрицию за руку, возможно, для того, чтобы получить подтверждение того, что в прошлый раз чувства меня не обманули.
Я понимал, насколько нелепо то, что я собираюсь сделать. Понимал, что мое стремление получить еще одно доказательство по меньшей мере глупо. Это было крайне неосторожно! Больше всего я боялся возможной реакции Патриции. Она могла встать, публично возмутиться, отшвырнуть мою руку, больше не повернуться ко мне вплоть до самого нашего прибытия на вокзал. Но я ничего не мог с собой поделать.
Я уже сказал, что не мог больше сопротивляться своему желанию. Никакие аргументы не могли меня остановить. Я был глух к голосу рассудка. Я ждал подходящего момента. Наконец президент Хопкинс обратился через стол к государственному секретарю, и тогда я снова стал искать руку принцессы. Патриция взяла мою руку, положила к себе на колени, и наши пальцы сплелись, медленно и нежно лаская друг друга.
Поезд замедлил ход, и принцесса убрала свою руку. Мы разошлись по своим купе, чтобы собрать вещи перед прибытием в Париж. Я смотрел на себя в зеркало, висевшее над раковиной: безумный взгляд, пылающие щеки… Но может, мне это кажется из-за электрического освещения?
Что принцесса подумала обо мне?.. О моем неожиданном поступке, на который она так неожиданно ответила.
Наш поезд прибыл на вокзал Сен-Лазар, на один из боковых путей. Пустынную платформу охраняли полицейские. Я предложил отвезти президента Хопкинса в его резиденцию, которая находилась в двухстах метрах от Елисейского дворца, и он сел в мою машину. Черный «роллс-ройс» с английским флажком на капоте ждал Патрицию.
Когда я снова взял ее руку, чтобы попрощаться, она наклонила голову. Сквозь шум толпы, ожидавшей, когда мы проедем мимо, я услышал:
— Я видела программу мероприятий, и, кажется, мы с вами снова встретимся завтра. Посол сказал мне, что вы приняли приглашение на обед, который устраивает наше посольство.
Я поцеловал Патриции руку, и наши машины тронулись с места. Двое полицейских ехали на мотоциклах впереди кортежа. Их коллеги удерживали толпу на тротуарах. Все это было похоже на картину Клода Моне — множество ярких пятен, английские, американские и французские флажки, которыми размахивали зрители, лица, лица, лица… Люди что-то кричали, но внутри машины ничего не было слышно. Автомобиль принцессы повернул к английскому посольству. Толпа неистовствовала, приветствуя ее. Нас с президентом Хопкинсом встречали не так бурно. Я вернулся в Елисейский дворец. Поднимаясь по лестнице, я чувствовал, что от счастья просто потерял голову.