Андрей Макаревич

Живые истории

Новогоднее

А правда, что это мы его так любим? При всей любви наших трудящихся к праздникам вообще Новый Год всё-таки стоит на особом месте. Ну, понятно, традиция.

Хотя во многом — советская традиция. Нет, конечно, праздновали его и раньше, но он мерк в свете Рождества Христова. Советской властью было решено оттянуть внимание от религиозного Рождества к вполне себе нейтральному Новому Году. И вот мы забываем уже, что звезда на ёлке — не кремлёвская, а Вифлеемская, да и сама ёлка — рождественское дерево. И что подарки наши новогодние — это подарки волхвов к рождеству младенца Христа. Да и сам Дед Мороз — переодетый волхв или, в крайнем случае, Санта Клаус.

В Америке, кстати, ещё смешнее. Там, правда, празднуют всё-таки Рождество, Новый Год его догоняет. Толпы народа в магазинах, от Санта Клаусов не продохнуть, всё светится, крутится, подмигивает. Люди бредут, увешанные подарками, как ёлки на ножках. Прикидываюсь дурачком и обращаюсь к нагруженной коробками бабушке — фиолетовые букли, модные очки:

— А что это за праздник у вас такой?

— Как, сэр, вы не знаете? — изумляется бабушка — кристмас!

— А что это за кристмас? — продолжаю юродствовать я.

— Как, сэр? Это такой праздник, когда все дарят друг другу подарки!

И пошла.

О как! Тоже не очень помнит.

А ведь интересно — не такая это старая традиция — советский Новый Год, а прижилась! И ещё как! Вот новые праздники (я их даже запомнить не могу — День России, День Независимости — как там?) Какие-то искусственные. Направленные на рихтовку нашей национальной гордости.

А Новый Год — это письмо из детства. Причём каждому из нас — лично. Это единственный не политический праздник в нашей стране, и поэтому человеческий. Тёплый. И гордость наша национальная — это салат оливье с докторской колбасой и килограммом майонеза, сельдь под шубой, заливная рыба, шампанское в холодильнике и прочие милые домашние радости.

И бой курантов по телевизору — чтобы не пропустить! И поздравлять друг друга. И желать счастья. Удобная форма заклинания — пусть все наши беды и проблемы останутся в прошлом году! Действительно, пусть. Может, и работает. Если веришь — наверняка работает. И вообще — когда одновременно очень большое количество людей, глядя друг другу в глаза, желает счастья и добра, да ещё выпивает за это — это очень мощный энергетический всплеск. Земля должна вздрогнуть. Она и вздрагивает — вы просто не обращали внимания. И жизнь становится чуть-чуть лучше.

Может, благодаря этому мы всё ещё живы? А кто знает?

Нет, можно, конечно, не возиться дома, а пойти в модный дорогущий ресторан — а только какой же это Новый Год? А куранты? А «Огонёк» по Первому — смотреть и ругать? Да что вы, в конце концов, в ресторанах не бывали?

А я лежу в маленькой комнате под одеялом, и прямо передо мной — восхитительно душистая ёлка в шарах, бусах и лампочках. Под ёлкой — вата, и среди ваты — бумажно-ватный Дед Мороз, строгий и кривоватый. Ему очень много лет, он ещё довоенный. А мне уже шесть, и я слушаю, как стихают в соседней комнате голоса. Гости расходятся, становится слышно, как ёлка потрескивает и как падают с неё иголки. Сейчас все уйдут, а потом мама и папа принесут мне под ёлку подарок — его же там сейчас нет, а утром точно будет! И я в который раз решаю ни за что не заснуть, чтобы увидеть, как это произойдёт — ну не Дед Мороз же, в самом деле!

И — засыпаю.
Так ни разу и не подсмотрел. Теперь уже не подсмотрю. Жалко.

А вас — с Новым Годом! И поздравьте всех-всех, и посмотрите в глаза, и улыбнитесь! Сделайте этот мир добрее — хотя бы ненадолго.

Живые истории

(В. Любарову)

Если бы мы умели объяснять Искусство, мы бы давно поставили его производство на конвейер.
Невозможно объяснить присутствие Ангела. Довольно легко заметить его отсутствие, и тогда сразу можно объяснить всё, что угодно — только к Искусству наш объект уже относиться не будет, разве что к чему-то около. Любой искусствовед растолкует вам , чем отличается стилистика и цветовая гамма Боттичелли от Модильяни, и никто никогда не объяснит, почему к ним приходил один и тот же Ангел. Легко рассказать, во что была одета певица — ты попробуй рассказать, как она поёт.

Один мой товарищ — тоже, кстати, художник — однажды поведал мне свою теорию оживления картины. Согласно этой теории надо было в какой-то части холста уйти в беспредельное уменьшение. То есть, например, если это пейзаж, то пусть вдалеке за лесом будет маленькая избушка, а в ней — совсем уже маленькое окно, а в окне — стол, а на столе — чугунок с картошкой и краюха хлеба, а рядом — таракан. И если в силу своего мастерства достигнешь беспредельности уменьшения, то случится чудо и завтра увидишь, что таракан взял и переполз чуть-чуть в другое место. А там и всё остальное заживёт.

Володя Любаров этим приёмом практически не пользуется, хотя, безусловно, секретом таким владеет. Иначе откуда эти крохотные деревеньки под ногами у главных героев, а там ещё заборчик, а за ним — собака, и, глядишь — накакала. Когда успела? Ещё вчера было чисто.

Я сказал — «главные герои»? Вообще-то это литературный термин. Он предполагает сюжет. А я терпеть не могу сюжет в изобразительном искусстве. «Скажите, что вы рисуете?» Да не «что», а «как», дура. Настроение я рисую.

А Любаров — загадка. Конечно, настроение. Причём всегда — светлое. Даже если на холсте два выпивших перемиловских мужика бьют друг другу морды. Но ещё — всегда история (язык не поворачивается назвать эти истории вяленым словом «сюжет»). По его картинам дети в школах могли бы писать дивные изложения. И истории эти на его картинах не зафиксированы, а происходят. Живут. Это невероятно, но факт. Я, например, точно знаю, что если повесить в гостиной портрет под названием «Коля не любит приезжих», то Коля и будет тебе с утра до ночи талдычить, как и почему он этих приезжих не любит. И замучишься с ним спорить.

У меня дома висят три работы Любарова. На одной Яша, не вынимая бычка из бороды, привычным движением лепит халу, на второй — толстая еврейская девочка в очках всё ещё думает, что она — Жизель, на третьей — тихое доброе провинциальное наводнение, и ангел (ну а кто он ещё?), посадивший себе на плечо спасённого дядьку в исподнем, одет, как полагается председателю сельсовета — в пиджак и шляпу.

Я выхожу каждое утро в гостиную, и Яша, и Жизель, и дядька на плече здороваются со мной и продолжают каждый заниматься своим делом, и на душе у меня становится спокойней и светлей.

А вы спрашиваете — что такое искусство.

По-моему, Любаров — очень хороший человек.

Этим хоть что-то можно объяснить.

К тому же к плохим Ангелы не прилетают.

А на «Наводнении» вода глядишь — чуть-чуть отступила.

Хорошие песни

(Т. Лазаревой)

Подарил мне тут знакомый книгу. Какого-то совершенно неизвестного издательства. Смотрю на автора — Леонард Коэн. Проза. «Вот тебе раз, — думаю, — а мы его за певца держим». Прочитал, не отрываясь. Сильнейшая литература! А если бы не приятель — так и слушал бы «I’m Your Man», и всё.

Великий Юрий Никулин очень хотел играть трагические роли, а его не звали. Почти. Потому что все знали: Никулин — клоун. Балбес. Ну зачем ломать стереотипы?

Таня Лазарева? А, это которая по телевизору шутит. С Шацем. Верно?

Верно. Только не совсем. Потому что это не вся Таня Лазарева. Довольно небольшая её часть.

Мне очень повезло — мы с Таней дружим, и давно. И я знаю много такого, чего не знаете вы.

Знаю, например, что она великолепная актриса. От Бога. Просто нереализованная. Надеюсь, пока.

Знаю, что она божественно поёт. Не использую тут слово «певица», потому что оно какое-то убитое. Представляете себе визитку — «Андрей Макаревич. Певец». Ужас, правда? Нет, Таня поёт.

Поёт она по-настоящему. Друзья-музыканты знают, не дадут соврать. А умение петь, между прочим, это редкий и мистический дар. Некоторые думают, что уметь петь — это попадать в ритм и чисто брать ноты. Так думают певцы. Ну, отчасти они правы — это тоже важно, и у Лазаревой, кстати, с этим тоже всё в порядке. А только секрет умения петь не в этом. А знаете, в чём? Это когда тебе спели песню, а ты вдруг заплакал. Сидел за столом, веселился, ни о чём плохом не думал, а тут раз — и заплакал. Почему, из-за чего — объяснить не можешь. Вот это и есть искусство. Остальное: ноты, ритм — ремесло. Этому можно научить. Или научиться. А самому главному — научить невозможно, и не тратьте время. Или есть, или нет.

Я очень давно подбивал Татьяну записать пластинку — как-то она не рвалась: то некогда, то — где взять музыкантов, то еще что-нибудь. Это мне так казалось. А сейчас понимаю — дозревала, и думала всё время об этом, и мучилась, наверно. Потому что то, что мы с вами сегодня держим в руках, с кондачка не делается. Это уж я вам как музыкант говорю.

Таня мне рассказала, что записала песни, которые пели её родители. Или у неё феноменальная память, или я не знаю, где она их раскопала — при затянувшейся моде на всё советское мы год за годом всем скопом топчемся по десятку шлягеров сороковых-шестидесятых. Ну, «Тёмная ночь», ну, «Слушай, Ленинград, я тебе спою…», ну, «Зачем вы, девушки, красивых любите?». Заканчиваем, как правило, «Призрачно всё в этом мире бушующем…» Не волнуйтесь, это всё Таня тоже знает. И не взяла из них ни одной. Многого из того, что она записала, нет нигде — даже в интернете. А там говорят, всё есть. Пытал я её, пытал — не колется.

Татьяна выбрала для записи отличных музыкантов — из «Хоронько оркестра». Она добилась от них всего, чего хотела. Она, наверно, перфекционист.

Я раньше думал, что время — самый справедливый судья: поют песню сто лет — значит, она того достойна, забыли — ну, стало быть, не заслужила долголетия. Недостаточно хороша. Это не так. Время очень часто бывает несправедливо. И эта пластинка — лучшее тому подтверждение.

Называется она — «Хорошие песни». Конечно, хорошее — у каждого своё. Кому и «Белые розы» хорошая песня. И не поспоришь. Ну, нравится ему. Но на этой пластинке — правда, хорошие песни. Так считает Татьяна. И так думаю я. Нас уже двое. Вы нам верите?

Я поздравляю сотрудников «Огонька» — у вас прекрасный вкус, спасибо!

Я поздравляю Татьяну — это великолепная работа, ей можно гордиться!

И я поздравляю нас с вами — у нас в руках чудесный подарок от Тани Лазаревой и от журнала, и вас ждёт радость!

И ещё знаете что? Как только сядете в машину — сразу выключите эту радиолабуду, которая включается у вас одновременно с зажиганием — только сразу. И поставьте пластинку. Увидите, что будет.

О книге

В новой книге «Живые истории» рок-легенда и кумир уже не одного поколения предстает мудрым, спокойным и ироничным собеседником, который ведет с читателем задушевные беседы обо всем. Автор делится своими воспоминаниями, жизненными наблюдениями, опытом общения с удивительными и интересными персонами — как известными, среди них — Василий Аксенов, Александр Розенбаум, Татьяна Лазарева, Борис Гребенщиков, и совсем неизвестными широкой публике, но оказавшими в свое время на него большое впечатление. В каждой «живой» истории поднимаются самые разные темы: от еврейского вопроса до природы юмора, от постоянной хмурости россиян до размышлений о том, что такое патриотизм.

А еще Андрей Макаревич любит и умеет наблюдать за самым обыкновенным ходом жизни и щедро делится своими наблюдениями с нами. И вот, благодаря его рассказам, мы видим, как изменились за последние годы Невский проспект и Манхэттен, гастрономическая мода и темы художественных выставок…