Книга ужаса. История хоррора в кино
- Санкт-Петербург, Амфора, 2009
Дэвид Дж. Скал, американский культуролог, известный специалист по «темной» фантастике, подробно и со знанием дела разбирает явление, которое он называет «симптомом болезни общества» и вместе с тем – одним из самых притягательных зрелищ 20-го века.
Америка Тода Броунинга
— Ну, прямо самый обычный карнавал, — растерянно проговорил Вилли.
— Самая обычная дьявольщина, — энергично произнес Джим.*
Рэй Брэдбери, «Надвигается беда» (1962) (* Перевод с англ. Н. Григорьевой и В. Грушецкого.)
Тод Броунинг лежал в своей могиле и ел завтрак. Ему всего 21 год, но он умирал уже много раз, хотя обычно оставался мертвым не дольше одного дня. Однако сегодня, чтобы вызвать подлинное изумление публики, он ушел под землю на целых 48 часов.
Пять лет назад Броунинг сбежал из дома с цирком и с тех пор переменил множество профессий — от уличного зазывалы до акробата, — но роль загипнотизированного «живого трупа» была, вне всяких сомнений, вершиной его бродяжнической карьеры. Тод исполнял этот номер в программе «речного шоу», странствовавшего от истоков Огайо до устья Миссисипи. Это шоу было постоянным и прибыльным видом развлечения в парках, которыми усеяны берега великих речных путей в самом сердце Америки.
Целые толпы народа стягивались на сенсационные аттракционы, как бы предрекавшие те кошмары и ужасы, которые принесет наступающий век: странствующие семьи карликов, «дикарь из Борнео», фантастические препараты, воскресающие прямо на глазах «живые трупы»… За 25 центов можно было стать свидетелем похорон мистера Броунинга («который не далее чем вчера имел честь внезапно преставиться») и получить приглашение на эксгумацию тела с последующим воскрешением при помощи разрекламированного лекарства. Однодневный трюк с похоронами был уже делом обычным, но гораздо более сложный и редкий двухдневный (захватывающая дух пошлая пародия на Воскресение Христово), обеспечивал надежный успех и внимание зрителей.
Через много лет Броунинг вспоминал, что поначалу было тяжело: «Когда я услышал, как комья земли падают на гроб, я буквально задрожал от страха». Но со временем он открыл для себя в этом аттракционе и положительные стороны: ведь долгие часы, которые он проводил под землей, располагали к раздумьям. Репортер, бравший у него интервью, позволил себе ремарку: «Возможно, именно в этот период напряженных размышлений Тод осознал свое предназначение, и в нем, наконец, пробудилась дремавшая искра гениальности».
О чем думает человек, лежащий в деревянном ящике, который зарыт на глубину шести футов и придавлен тонной земли? Броунинг не был йогом, способным перестать дышать (в гробу было предусмотрено все: и система вентиляции, и даже специальная выдвигающаяся панель с едой), так что во время этого испытания он, судя по всему, находился в сознании. Но на протяжении тех пяти лет, что он скитался по Америке, в его жизни произошли серьезные изменения. Он больше не был Чарльзом Броунингом, тем мальчиком из луисвилльского хора, чей ангельский голос когда-то поражал прихожан. Теперь он был Тодом — человеком без адреса, который мог пойти на что угодно ради небольшого заработка. И люди, окружавшие его, были такими же, способными обмануть первого встречного. Страна просто набита простофилями, которые только и мечтают, чтобы их облапошили. Можно даже сказать, что главное американское богатство — дураки, мечтающие увидеть хоть какое-нибудь чудо, пусть даже глупое и откровенно фальшивое. А раз так — за дело!
Чарльз Альберт Броунинг, второй сын Чарльза Лестера Броунинга и Лидии Джейн Фицджеральд Броунинг, родился в Луисвилле (штат Кентукки) 12 июля 1880 года. Он был не единственным членом семьи, жаждавшим приключений и известности. Дядя Чарльза, Пит Броунинг по прозвищу «Гладиатор» (1861-1905), — знаменитый бейсболист с легендарной силой удара; именно для него впоследствии разработана бита, получившая название «Луисвилльский слэджер». Пит Броунинг был общительным человеком и прирожденным спортсменом, искренне наслаждавшимся своей популярностью. Еще он был алкоголиком и регулярно прикладывался к бутылке, приговаривая: «Я не смогу вдарить по мячу, пока не вдарю по стакану». Однажды после очередного матча членам Луисвилльского бейсбольного клуба пришлось уехать после матча без Пита, так как он оказался слишком пьян, чтобы добраться до поезда. О взаимоотношениях между Чарльзом-младшим и его дядей ничего неизвестно, но такой убойный коктейль из таланта пополам с алкоголем, наверное, в какой-то степени повлиял на будущие успехи племянника. У Броунинга также был старший брат Эвери, который впоследствии добился успехов, торгуя углем.
Мальчик с детства демонстрировал прекрасные артистические способности — во время школьных каникул он устраивал любительские спектакли на заднем дворе, давая иногда по пять представлений за «летний сезон». «Бойкий парень, — отзывался о нем позже один из луисвилльских репортеров, — яркий, как новенький пятак, и никогда не упускающий своего». Подростком он пел в хоре луисвилльской Церкви Христа, поражая прихожан замечательным голосом (некоторые даже называли Чарльза феноменальным ребенком). Однако во время своих представлений на заднем дворе этот «ангелочек» не гнушался взимать входную плату — сначала булавками, потом деньгами. 10 центов для мальчишки были хорошим доходом. Чарльз писал сценарии, режиссировал и играл в самых разных пьесах — от мюзиклов до мелодрам, и его спектакли собирали больше народа, чем представления соседского мальчика-конкурента. «Он знал свою публику и отлично понимал, чего она ждет, — писала о нем газета „Louisville Herald-Post“ в 1928 году. — Он быстро понял: если зритель за свои деньги получает именно то, что он ждет, то он ваш — душой, телом и карманами, и это касается не только джентльменов, но и дам, которые тоже с недавних пор обзавелись одеждой с карманами…»
Броунинг некоторое время числился в средней школе для мальчиков (на углу 8-й и Каштановой улиц), но так и не закончил ее. Слишком много соблазнов таил Луисвилль для тех, кто жаждет актерской славы. Сюда по реке приходили плавучие балаганы, по железной дороге или в фургонах постоянно наезжали театральные труппы. Кроме того, здесь же проводилось знаменитое Кентуккское дерби, и у юноши не могла не возникнуть любовь к скачкам. Конные состязания привлекали орды цыган, к которым маленький Чарльз чувствовал особую внутреннюю близость. Несмотря на строгий родительский запрет, мальчик буквально пропадал в таборах, мало-помалу завоевывая доверие бродячего племени. Цыгане — эти безродные изгои общества — тоже зарабатывали тем, что развлекали народ. Обирали, обманывали и, естественно, презирали.
В шестнадцать лет Чарльз без памяти влюбился в «королеву аттракционов», танцовщицу приехавшего в Луисвилль бродячего цирка «Manhattan Fair & Carnival Company». Эта страсть стала для Чарльза последним толчком к давно назревавшим решительным переменам. Летом 1896 года он воплотил в жизнь типичную американскую фантазию — сбежал из дома и стал актером странствующего шоу.
Бегство от привычной жизни и будничных обязанностей — один из важнейших преображающих мотивов в американском искусстве и культуре. Броунинг обозначил свое собственное преображение, окрестив себя Тодом и отправившись в путешествие по Огайо и Миссисипи. Как вода тех рек не отличается кристальной прозрачностью, так и цирковой бизнес, в который окунулся с головой юноша, не был источником безоблачной радости. Для начала Тод стал презренным «зазывалой» при якобы не умеющем говорить «дикаре из Борнео». Фальшивый «дикарь» стоял всего на ступеньку выше выродков, ниже которых не было уже никого. Выродками в цирках работали законченные ничтожества, спившиеся до такой степени, что отгрызали на потеху публике головы у живых крыс и цыплят, чтобы только получить взамен очередную дозу пойла. Что же до «дикаря», то в действительности он был обычным чернокожим из штата Миссисипи. Перед началом представления его с головы до ног раскрашивали «туземными» узорами. Броунинг сопровождал его выступление изобретательным словоблудием с употреблением многосложных терминов собственного изобретения. Этот прием разработал Р. Ф. «Тодди» Гамильтон, легендарный пресс-агент цирков Барнума и Бэйли в 1880-90-х годах. «Величественный и неистовый Тодди! — вспоминал о нем один из коллег, пытаясь подражать его неподражаемому стилю. — Это было его открытие. Его транквилизирующий талант третировать толпу тупиц тысячей тонов трепещущих тембров требовал такого терпения и транса, что Тодди и сам тонул в темных теснинах того, что он тарабарил. Терзаемые им трудяги таяли от того, как торнадо терминологического танца топтался по тверди тропов или теснился на трапециях трепа…» Сам Гамильтон утверждал: «Необычный язык придает значение любой чуши». Броунингу нравилось гамильтоновское компилирование претенциозных прилагательных, и он использовал их где ни попадя: для толпы зевак одно незнакомое слово ничем не отличалось от другого.
Для подростков цирковые представления связаны с романтикой и идеалами. Именно таким этот яркий мир показан в бессмертном романе Джеймса Отиса «Тоби Тайлер, или Десять недель с цирком», впервые опубликованном в 1881 году. Но на каждого наивного Тоби Тайлера с его мечтами о высоком всегда найдется свой Тод Броунинг, чувствующий себя как дома в темной яме с уродцами. Великий американский фантаст Рэй Брэдбери, выросший на фильмах Тода Броунинга и Лона Чейни 1920-х годов, создал удивительные образы «темного карнавала»: огромное чертово колесо, возвышающееся на фоне грозового неба; странные бесформенные вещи, выставленные в банках с формальдегидом; точная интуиция мальчишек, подсказывающая, что многие блестящие развлечения детства так или иначе прибывают глухой ночью на погребальном поезде, украшенном черными лентами… Лесли Фидлер, рассуждая о темной изнанке «Гекльберри Финна…» и других классических американских произведений, отмечал: «Наша литература время от времени напоминает дом ужасов, замаскированный под „комнаты смеха“, где за небольшую входную плату мы погружаемся в кошмар бесконечных отражений, где зеркала показывают нам тысячи вариантов нашего лица…»
Карнавалы и цирки почти с самого начала своего существования были тесно связаны с макабром. Старший сержант Филип Эстли (род. в 1742), английский изобретатель современной цирковой арены, считается предвестником аттракциона уродов. «Эстли и его последователи всегда были готовы использовать особые приманки для публики, — писал историк цирка Питер Верней. — Гильотина на манер французской привлекала в амфитеатр целые толпы зевак, желающих взглянуть на привезенные из Парижа восковые головы». Американский музей П. Т. Барнума, основанный в Нью-Йорке в 1841 году и слывший универсальным центром развлечений, также специализировался на показе человеческих аномалий. Согласно историку шоу уродов Роберту Богдану, кабинет диковинок Барнума «вовсе не считался чем-то постыдным в викторианской Америке; напротив, он был законным и исключительно модным развлечением». Главный интерес для Барнума представлял не столько его прославленный цирк, сколько именно американский музей. «Это предприятие было не просто успешным, — писал Богдан, — оно являлось гордостью нации». Карлики, микроцефалы, сиамские близнецы, альбиносы, великаны, экстраординарные толстяки — все они стали неотъемлемой составляющей досуга американцев.
Народные развлечения зачастую имели свою оборотную сторону, причем отнюдь не солнечную, — ведь и само понятие «отдых» имеет некоторые обычно упускаемые из вида коннотации. Отдых — это в том числе и восстановление сил, что предполагает некоторый их упадок. А упадок сил — в его пограничном состоянии — это смерть. Этим и объясняется распространенность завуалированных намеков на смерть во всех карнавалах и парках развлечений: шоу призраков, дикие, захватывающие сердце скачки, опасные гонки и полеты, бесконечно вращающиеся колеса, рулетки случая и судьбы… Ну а шоу уродов показывают нам нас самих, словно созданных заново на аномальном пути развития — с физическими и поведенческими отклонениями. Нет ничего раз и навсегда установленного, возможно всё.
Цирк для Тода Броунинга стал местом неограниченного приложения своих способностей: голова закружится от одного перечисления профессий, которые он освоил. Его самая краткая биография напоминает лоскутное одеяло, и вряд ли можно назвать другую личность, деятельность которой была бы так тесно связана с традицией американского народного развлечения на пороге нового столетия. Поработав «дикарем» в Кентукки, Вирджинии и Западной Вирджинии, он успел научиться многому. Освобождался от наручников в стиле Гудини, рядился клоуном в цирке «Ringling Brothers», был верховым и конюхом у Вирджинии Кэрролл, известной как «Южная наездница»; трудился зазывалой в странствующем аттракционе «Ныряльщики» в Чикаго. Присоединившись к вышеупомянутому речному шоу, он в течение двух лет исполнял свой номер «Живой труп», пока власти Мэдисона (штат Индиана) не запретили этот аттракцион за мошенничество и работу в выходной день. Артисты были оштрафованы на 14 долларов 7 центов и, чтобы выплатить эту сумму, им пришлось скинуться.
Броунинг подался в водевиль, вспомнив о своих вокальных навыках, и пополнил репертуар слэпстиком, бурлеском, чечеткой и даже участвовал в номере «Водоворот радости» как чернокожий менестрель. Тод утверждал, что ему «посчастливилось» выступать в Сан-Франциско во время легендарного землетрясения 1906 года. Работая в компании «Willard & King», он обучился мастерству акробатики, развлекая зрителей Европы, Дальнего Востока и Африки. Кроме того, в его досье — рекомендации на работу воздушным акробатом и иллюзионистом. И хотя подлинность рекомендательных писем Броунинга нельзя проверить, очевидно, что Тод перепробовал едва ли не все цирковые профессии. Он знал, как дать публике и журналистам то, что они хотят получить. И если в его обширной творческой биографии тех лет и есть какой-то неопровержимый факт, то он заключается в следующем: Броунинг еще не нашел той идеальной сферы, в которой могли бы реализоваться все его разнообразные таланты.
Кинематограф (как и Тод Броунинг) начал свой путь с аттракциона, поначалу находившегося на периферии основных видов развлечения. Но всего за несколько лет кино проделало путь от примитивного репертуара никельодеонов к «полнометражным» сюжетным двухчастевкам. Его технология развивалась быстрее, чем его художественный язык. Максим Горький приблизительно в то же время, когда Тод Броунинг странствовал с цирком, писал, что кино является не столько развлечением, сколько технологическим кошмаром, изобретением, которое грозит уничтожить чувственную сторону восприятия человека и заставить его пережить что-то вроде «живой смерти»: «Жизнь без цвета и без звука… жизнь призраков». Как бы то ни было, факт остается фактом: никогда раньше человек не умел создавать, находить и воспроизводить подобные симулякры грез и мечтаний. В Париже Жорж Мельес интуитивно открыл возможности кино в области фантастичного, и его студия стала передовой лабораторией спецэффектов — квинтэссенции кинематографа как технического изобретения. Американцы использовали менее изощренные по своему воздействию средства, для того чтобы удерживать зрительскую аудиторию — вроде локомотива, стремящегося через весь экран, или бандита, стреляющего из пистолета прямо в объектив камеры (оба эффекта были использованы в 1903 году Эдвином С. Портером в «Большом ограблении поезда»). И хотя сегодня подобный способ привлечения публики может показаться архаичным, в те годы это имело бесспорную власть над зрителем.
В 1913 году, когда Тод Броунинг собирался отмечать свой тридцать первый день рождения, он оказался в Нью-Йорке и был представлен своему земляку из Кентукки Дэвиду Уорку Гриффиту. Режиссер предложил Броунингу сыграть предпринимателя в двухчастевой комедии «Запах ужасного преступления», которую он ставил в Бронксе для фирмы «Biograph». Роль была маленькой, но все же сказалась на карьере Тода.
Гриффит привел Броунинга в Голливуд, когда стал шефом производства в компаниях «Reliance» и «Majestic», где Тод работал комедийным актером в одночастевках, которые крутились на экранах каждую неделю. К весне 1915 года Броунинг уже пробовал себя в качестве режиссера. Фортуна казалась благосклонной к нему даже в тот момент, когда началась Первая мировая война. И все-таки удача отвернулась от него: виной всему страсть к выпивке и безрассудству. Тот, кто вырос по неписанному кодексу ярмарок и карнавалов, не приучен уважать законы и авторитеты. Броунинг наслаждался успехом и богатством. «Он любил роскошные автомобили, — вспоминал режиссер Рауль Уолш, — как и старое доброе виски». А машины становились все быстрее с каждым днем, несмотря на непонятные знаки «ограничения скорости», которые появлялись повсюду, вместе с водительскими правами.
Киножурнал «Reel Life» фирмы «Mutual», писавший о Броунинге в 1914 году, шутливо заметил, что его блестящее исполнение фокуса с освобождением от наручников может пригодиться, когда страсть к быстрой езде приведет к неприятностям. Шутка оказалась пророческой. За несколько недель до того, как Броунингу исполнилось 35 лет, первая серия его жизни достигла своей кульминации. Это случилось 16 июня 1915 года.
Спасибо издательству «Амфора» за разрешение опубликовать отрывок из книги