- Анна Козлова. «F20». — РИПОЛ Классик, 2016. — 238 с.
Когда назойливый сосед Сергей стучится в дверь в твоей голове и просит о помощи — тяжело отказать. Когда же Сергей приглашает соседей, а количество голосов в голове заглушает твой собственный, окружающие начинают паниковать и нет-нет да вспоминают об азалептине с циклодолом. В романе «F20» российская писательница и сценаристка Анна Козлова погружает читателей в жизнь двух девочек-сестер, у которых есть истеричная мать и бабушка-медик, драгоценности, спрятанные бывшим владельцем квартиры в люстре, и невоспитанный пес Лютер, умерший друг и диагноз «шизофрения» — подарок отца, любовника матери.
Автор родилась в 1981 году в Москве, писала сценарии сериалов для «Первого канала» и молодежную прозу. То ли нарочно, то ли специально, Козлова в романе ничем не выдает себя — кажется, что жизнь с дошкольного возраста лет до 16 ее героини придумали себе сами — уж очень естественны их мысли и чувства. По той же причине переживания героев трогают не из-за психологизма в изображении, а от общей безысходной ненормальности. Текст Козловой похож не на историю болезни, но на дневник подростка, где хороши все фантазии, кроме реальности. Это странная книга, в которой возраст детей определяется не мыслями, а физиологией и степенью привязанности к домашним животным и молодым людям. Уровень же сознательности и стремления к нормальности и, более того, к счастью у Юли и Анютика уже в восемь лет выше, чем у взрослых вокруг.
Почему Анютик ненормальная? Она слышит голоса и хотела выкинуться в окно. А мама? Она что, нормальная? И аэробика, и лежание в кровати — это все нормально? А папа? Он поджег маму и Анютика, он хотел, чтобы они умерли, — неужели эти люди могут считаться нормальными, а Анютик — нет?
За простотой языка и «я» девочки Юли скрывается целый пласт неочевидных фактов: в обычной жизни нет места «официально» больным, а жизнь пациента с диагнозом «F20», что значит «шизофрения», врачи превращают в сон. А из главы в главу переходит мысль: человек, пусть с раздвоением личности и голосами в сознании, как и все, хочет быть нормальным и ищет любви, даже оказываясь порой не в своей, а в чужой действительности, где родители делают вид, что заботятся, и советуют не пить — правда, сидя за бутылкой водки.
Удивляет, что за описаниями «баб» отца и пересчетом не принятых сестрами таблеток, вперемешку с тоскливым настроением двора и школьными уроками, Юля и Анютик уже не кажутся детьми, а родители — взрослыми. «F20» — как калейдоскоп, где яркие пятна радостных событий и семейных ужинов появляются неожиданно и тут же перекрываются ругательствами уставшей бабушки и отупением шизофреника-отчима, предлагающего двенадцатилетней девочке часть своих препаратов. И люди тут не плохие, но и не хорошие — они всего лишь квинтэссенция общества, которое не принимает больных и очень хочет быть нормальным.
В книге никто не смеется, быть может от правдивости описания уставших от жизни женщин, которые знать не знают о том, что у ребенка — галлюцинации, зато очень беспокоятся о своих варикозных ногах.
Мир ограничен маленькой квартирой, двором и сковородками розовой меди, видится он через непосредственный детский взгляд и потому получается неглубоким, но очень настоящим. Детали и стиль маленького городка, где у двоих детей «сломался чемоданчик с генами», а взрослые обычны и даже смешны — все это похоже на рассказ уже выросшей героини о странном детстве кого-то очень знакомого, но только не ее самой. Но все равно среди всех гротескных странностей легко узнать себя: если не накормленного пилюлей азалептина, то вырвавшегося из обыденной повседневности обратно в детство.
В чем было дело, мне вдруг стало совершенно понятно. У меня не было будущего. У меня не было потенциальности. Все, что могла предложить мне шиза, я уже видела и знала, а другими вариантами она не располагала. Дело было в том, что я никогда не встречу мужчину, я не полюблю, я не смогу стать матерью, максимум, что мне светит — это завести добермана и быстро свести его с ума, чтобы прогуливаться с ним по траектории восьмерки.
В книге «F20» нет хронологического деления — время отмеряется сменой таблеток и рубцеванием шрамов на ноге Юли, на которой она вырезает звучно-жесткие немецкие слова и диагнозы, чтобы не «выходить из тела».
Анна Козлова сделала ставку на вынужденную взрослость, и показала ее не через изменение и развитие личности, а через осознание сестрами того, что раз уж генный чемодан сломался, то этого уже не изменить, а если любовь и есть, то смысл ее не в озабоченном кудахтанье и не в «траханье на обеденном столе». Книга не стала попыткой залезть в голову к больному человеку, потому что главные желания как людей с диагнозом, так и без — сводятся к одному и тому же: это «привязанность, семья и счастье».
— А как будет аэропорт?
Он улыбнулся: — Лотниско.
— А любовь?
— Любовь будет милошчь, — Марек поцеловал меня в волосы и взял сигарету, — это славянские языки, они очень похожие.
Быть может, книгу Анны Козловой было бы правильно назвать кинороманом, вот только визуалы остались бы недовольны: мрачные тона ничем не разбавляются, потому как надежда в тексте отсутствует. Язык произведения живой и совсем не возвышенный, а из ярких счастливых деталей здесь — тактильные ощущения близости, свечки, утонувшие в ванной, закат за окном и нелепые повседневные случайности. Героев жалко — с самим собой невозможно бороться, да и разбить себе голову тоже. Жить лучше хочется и в детстве, и в юности, но не получается: ни у Юли с Анютиком, ни у провинившегося духа их друга Сергея, ни даже у пса Лютика. В этом сумбурном и цинично-смешном дневнике в каждом видится человек: живой, виноватый и истерично-несчастный. Прочесть «F20» стоит, хотя бы ради того, чтобы научиться судить об окружающих не по диагнозам, а по их характерам.