Александр Попов. Дневник директора школы

Утром завхоз прямо с порога:
— Директор, деньги давай на аборт.
— Ты от кого так сумела ловко?
— Не я это, не я, Рая забеременела. Ей третьего не потянуть.
— А я тут причем?
— Не доглядел, вот и плати.

Дневник, по моему личному убеждению, — жанр, далекий от интимности. Это не двойник тонкой поэтической души, ускользающий от постороннего взгляда. Даже записная книжка писателя, технический материал, «расходник» в процессе создания художественных текстов, имеет самостоятельное и целостное прочтение — достаточно освободиться от предвзятого отношения к фрагментарному письму и признать за литературой право на «броуновское» повествование, «диффузия» которого должна как-то вы(c)читываться. Соответственно, если автор берется вести дневник, он пишет прозу, в которой читатель не игнорируется. Такую литературу нужно читать, заглядывая через плечо, стараясь неловким движением не нарушить атмосферу писательской кельи — читать, соответствуя бликам свечи.

Однако «Дневник директора школы» даже при такой расширительной трактовке жанра — никак не дневник. Здесь много неосторожных мыслей вслух, внутренних противоречий и даже откровенных истерик, которые позволены мужчине только «под душем и в дождь». Соблюдение некоторых содержательных характеристик исповедального дискурса не организует текст воедино. Достаточно открыть книгу на первой странице, где указаны выходные данные, — автор закончил текст дважды: в 2005 году (учебный 2004/2005 год — заявленное время ведения «Дневника) и в 2013-м, когда, видимо, «Дневник» дополнялся и правился для типографии. Дневники против редактуры, против вторичного вмешательства — это одно из главных условий жанра!

Таким образом, перед нами литературный «автопортрет» директора физико-математического лицея № 31 А.Е. Попова, динозавра педагогики, выживающего в ледниковый для системы образования период.

— Вот видишь, как вам всем хорошо. Вставай на руки.
— Зачем?
— Отжиматься будешь. Давай раз пятнадцать.
Он молча отжался пятнадцать раз.
— Вспомнил формулу?
— Нет.
— Давай еще раз двадцать.
Он с трудом отжался. Мой ботинок находился рядом с его лицом.
— Не вспомнишь — пну.

Автопортрет, безусловно, укорененный в культурной традиции. Заглавие книги отсылает нас к одноименному фильму Бориса Фрумина 1975 года, в котором герой Олега Борисова, директор Борис Свешников, в одиночку донкихотствует за честь собственной школы, встает против закоренелого традиционализма завуча, в полный голос критикует проект «всеобщего образования» (который не учитывает индивидуальных особенностей учеников), при этом почти забывая о семье. Тот директор смотрит сквозь пальцы, как его собственный сын бросает институт и приводит в дом невесту. Ко всему прочему, Свешников — фронтовик, выпускник Литинститута, нашедший себя в работе с детьми. Аллюзия не случайна. Попов во многом повторяет судьбу своего кинопрототипа. Только конфликты внутри коллектива жестче, критика «начальников» — злее. А вместо патриотизма взглядов и романтизации образа бойца за Родину — армейские методы работы с подопечными и вечная оборона школы от чиновничьего захвата.

Особенности характера, личные приоритеты, профессиональные ориентиры автора «Дневника» также раскрываются с помощью чужих имен. Попов ерничает, как это умел Диоген или Гашек, вдохновляется педагогической «поэмой» Макаренко, философствует в духе Хемингуэя. Он пуленепробиваем как Бисмарк и идет напролом подобно Суворову. Где же физика души самого хранителя «Дневника»?!

На пеньке возвышались две открытые, но еще не тронутые бутылки красного крепленого. В голове промелькнули две крайние ситуации. Совместное распитие или конфискация? Обе не годились: одна другой хуже.
— Сколько мне по рангу положено?
— А что осилите, все ваше.
Вылил в себя одну за другой — не отравился. Пока пил, видел недоуменные перегляды. Ни слова не говоря, составил посуду на пенек, поблагодарил и ушел.

Он «смазал карту будня», плеснувши краски Врубеля и Параджанова из граненого стакана. Временами внутренний монолог автора, разбитый на даты и дни недели, напоминает сборник анекдотов в духе Довлатова, отрешенный пересказ каждодневных рутинных подвигов, поиск человеческой правды в ресторанах, в зале затянувшегося заседания, в одиночестве. Однако Попов не пишет «Соло за партой». Если довлатовский сторонний наблюдатель становится литературным типом, последним героем своего времени, «лишним» повествователем, существующим сугубо по художественным законам, то автор «Дневника» не довольствуется литературной парадигмой — его высказывания наполнены публицистической полемикой. Суть книги — безжалостная критика разлагающегося общества. Это «Сатирикон», поставленный на сцене школьного театра вместо ожидаемого праздничного концерта ко Дню учителя.

Вчера договорился с секретаршей начальника, чтобы она пришла пораньше. Взял такси, заехал в супермаркет, купил ящик хорошей водки: начальство травить суррогатом не стоит. Затащил это дело в приемную, отпечатал бутылки одну за другой, а секретарша залила в емкость от «Люкс Воды». Поначалу хихикала и вдруг одумываться начала. Пришлось успокоить. Тару забрал и удалился восвояси незамеченным. Пусть пьют — веселие всем необходимо.

Из отдельных сюжетно бессвязных реплик видно, как вместо городских бань вырастают офисы, из зданий детских садов — налоговые службы. Жадность местных чиновников не знает границ. Их непомерную любовь к себе Попов метко называет «нетрадиционной сексуальной ориентацией». Современная структура образования с легкостью позволяет разрушить педагогические традиции, учителя — посадить в долговую яму, школу — взорвать. Случай в Северной Осетии отнял 1 сентября, но не доказал необходимость замены ветхой проводки в челябинском лицее. Сколько Освенцимов — столько и Адорно.

Такое публичное высказывание рвет дневник на части. Гласность — вот определяющий повествовательный модус данного текста. Она, заложенная внутри этого дневникового «сериала» о жизни школы, кажется, реализуется уже в непосредственной профессиональной деятельности директора Попова. Как следует из одной из записей «Дневника», правда о школьниках и учителях не вписалась в контент программы «Очевидное — невероятное», но, вероятно, была очевидна для бомжа, еще одного случайного героя книги. Куда смотрит «Первый канал», мы знаем. Куда только смотрит Гай Германика?!