В издательстве «Азбука» вышла новая книга британской романистки Джоджо Мойес «Один плюс один». Под пристальным вниманием писательницы со звучащим не совсем по-женски именем всегда находятся романтические отношения. В этот раз, отправляясь на пляж, прихватите с собой историю о том, как черная полоса в жизни матери-одиночки, живущей с двумя детьми и собакой, сменяется белой после встречи с обаятельным незнакомцем.

Никки выписали без четверти пять. Танзи передала ему приставку «Нинтендо», которую захватила из дома, и молча наблюдала, как он нажимает на клавиши ободранными пальцами. Ее радостное
настроение слегка испортилось при виде распухшего лица Никки. Он был сам на себя не похож, и Танзи приходилось старательно смотреть ему в глаза, потому что
иначе она переводила взгляд на что-нибудь другое, например на дурацкую картину со скачущими лошадьми
на противоположной стене. Они даже не были похожи
на лошадей. Ей хотелось рассказать Никки о регистрации
в Сент-Эннз, но все мысли Танзи были о пропитанной
больничным запахом комнатке и заплывшем глазе брата.

Во время ходьбы он постанывал с закрытым ртом, как
будто не хотел выдавать, насколько ему больно. Танзи
невольно подумала: «Это сделали Фишеры, это сделали
Фишеры» — и немного испугалась, потому что не могла представить, чтобы кто-нибудь из знакомых сделал
подобное без причины. Маме пришлось привычно пререкаться с врачами: нет, она не родная его мать, но ничуть не хуже родной. И нет, к нему не приставлен социальный работник. Танзи всегда становилось немного не
по себе от таких разговоров, словно Никки не был настоящим членом их семьи, хотя на самом деле был.

Когда Никки собрался выйти в коридор, Танзи ласково взяла его за руку. Обычно он говорил «Брысь, рыбешка» или еще какую-нибудь глупость, но на этот раз
лишь сжал ее пальцы и едва заметно улыбнулся распухшими губами, как будто в виде исключения разрешил
держать его за руку, по крайней мере, пока не сказал:
«Танзи, дружище, извини, но мне надо в уборную».

Лицо мамы было белым как мел, и она непрерывно
кусала губы, точно хотела что-то сказать. Никки ни разу на нее не посмотрел.

А потом, когда в палату заявилась куча врачей, мама
велела Танзи подождать снаружи, и она ходила взад и
вперед по длинным стерильным коридорам, читая задания и решая задачи по алгебре. Числа всегда поднимали
ей настроение. Если правильно с ними обращаться, они
всегда делают то, что положено, как будто в мире существует волшебный порядок и надо только подобрать нужный ключ. Когда Танзи вернулась, Никки уже оделся.
Он вышел из комнаты очень медленно, не забыв поблагодарить медсестру.

— Какой милый мальчик, — сказала медсестра. — 
Вежливый.

Мама собирала вещи Никки.

— Это самое ужасное, — отозвалась она. — Он
просто хочет, чтобы его оставили в покое.

— Ничего не выйдет, пока рядом ошиваются такие
типы. — Медсестра улыбнулась Танзи. — Береги брата.

Танзи шла за братом к главному выходу и пыталась
понять, что именно неладно с их семьей, если в последнее время каждый разговор заканчивается пристальным
взглядом и советом беречься.

Мама приготовила ужин и дала Никки три разноцветные таблетки. Танзи с Никки сидели на диване и
смотрели телевизор. Показывали шоу «Жестокие игры»,
над которым Никки обычно хохотал до упаду, но после
возвращения домой он помалкивал, и вряд ли потому,
что у него болела челюсть. Он и выглядел как-то непривычно. Танзи вспомнила, как парни набросились на него и незнакомая женщина затащила ее в ларек, чтобы она
ничего не видела. Она попыталась отогнать воспоминание, потому что при звуках ударов у нее по-прежнему
сводило живот, хотя мама пообещала, что такого больше не случится, она не позволит, и Танзи не должна об
этом думать, ладно?

Мама хлопотала наверху. Танзи слышала, как она вытаскивает ящики комодов и расхаживает по лестничной
площадке. Мама так замоталась, что даже не заметила,
что детям давно пора спать.

Танзи осторожно ткнула Никки пальцем:

— Это больно?

— Что больно?

— Твое лицо.

— В смысле? — Он недоуменно посмотрел на нее.

— Ну… у него странная форма.

— У твоего тоже. Это больно?

— Ха-ха.

— Со мной все в порядке, малявка. Забей. — Она
уставилась на него, и он добавил: — Правда. Просто…
забудь. Все нормально.

Вошла мама и прицепила поводок к Норману. Пес
лежал на диване и не хотел вставать, и мама вытащила его за дверь только с четвертой попытки. Танзи хотела спросить, собралась ли она на прогулку, но тут по телевизору начали показывать самое смешное: как колесо
сбивает участников с маленьких платформ в воду. Затем
мама вернулась:

— Ладно, дети. Берите куртки.

— Куртки? Зачем?

— Затем, что мы уезжаем. В Шотландию. — Она
произнесла это как нечто само собой разумеющееся.

Никки не сводил глаз с экрана.

— Мы уезжаем в Шотландию. — На всякий случай
он навел пульт дистанционного управления на телевизор.

— Да. Поедем на машине.

— Но у нас нет машины.

— Возьмем «роллс-ройс».

Никки посмотрел на Танзи, затем снова на маму:

— Но у тебя нет страховки.

— Я вожу машину с двенадцати лет. И ни разу не
попадала в аварию. Мы будем ехать по проселочным
дорогам, по ночам. Если нас никто не остановит, все
получится.

Дети уставились на нее.

— Но ты говорила…

— Я знаю, что я говорила. Но иногда цель оправдывает средства.

— Что это значит?

Мама воздела руки к небу:

— В Шотландии скоро начнется соревнование по
математике, которое может изменить нашу жизнь. Но
у нас нет денег на проезд. Вот в чем дело. Я знаю, ехать
на машине не идеальный вариант, и я не говорю, что
это правильно, но если у вас нет идей получше, садитесь в машину и поехали.

— А собраться?

— Все уже в машине.

Танзи знала, что Никки думает о том же, о чем и она:
мама в конце концов сошла с ума. Но Танзи где-то читала, что сумасшедшие как лунатики — их лучше не беспокоить. Поэтому она кивнула, очень медленно, как
будто в маминых словах был смысл, сходила за курткой,
и они вышли через заднюю дверь в гараж. Норман уже
устроился на заднем сиденье и смотрел на них с видом
«Да. Я тоже». Танзи села в машину. В салоне пахло сыростью, и ей очень не хотелось прикасаться к сиденьям, потому что она где-то прочитала, что мыши постоянно писают, прямо-таки непрерывно, а через мышиную мочу
передается около восьмисот болезней.

— Можно, я сбегаю за перчатками? — спросила она.

Мама посмотрела на нее, будто это Танзи выжила из
ума, но кивнула. Танзи надела перчатки, и ей вроде бы
немного полегчало.

Никки осторожно сел на переднее сиденье и пальцами стер пыль с приборной доски. Танзи хотелось рассказать ему о мышиной моче, но маме лучше не знать, что
ей это известно.

Мама открыла дверь гаража, завела мотор, медленно
выехала задом на дорожку. Затем вышла из машины, закрыла и надежно заперла гараж, села на место и минуту
подумала.

— Танзи! У тебя есть бумага и ручка?

Она порылась в сумке и достала бумагу и ручку. Мама
не хотела, чтобы Танзи видела, что она пишет, но Танзи
подглядела в щель между сидений.

Мама вышла из машины и приколола записку к нижней части двери, чтобы не увидели с улицы. Затем снова села на обглоданное мышами водительское сиденье,
и с тихим урчанием «роллс-ройс» выехал в ночь, оставив позади светящийся домик.

Минут через десять стало ясно, что мама разучилась
водить. Действия, которые знала даже Танзи, — зеркало,
сигнал, маневр — она упорно выполняла в неверном
порядке и цеплялась за руль, словно бабуся, которая колесит по центру на скорости пятнадцать миль в час и царапает дверцы машины о столбики на муниципальной
парковке.

Они проехали «Розу и корону», промышленную зону с ручной автомойкой и склад ковров. Танзи прижала
нос к окну. Они официально покидают город. В последний раз она покинула город на школьной экскурсии в
Дердл-Дор, когда Мелани Эбботт стошнило прямо на
колени, отчего учеников пятого «C» начало тошнить одного за другим.

— Главное — это спокойствие, — бормотала мама
себе под нос. — Уверенность и спокойствие.

— Ты не выглядишь спокойной, — заметил Никки.

Он играл в «Нинтендо», большие пальцы его рук
так и мелькали по обе стороны маленького мерцающего
экрана.

— Никки, смотри в карту. Оставь в покое «Нинтендо».

— Надо просто ехать на север.

— Но где север? Я сто лет здесь не была. Ты скажи,
куда ехать.

Никки посмотрел на дорожный указатель:

— По M3?

— Не знаю. Я тебя спрашиваю!

— Дайте, я посмотрю. — Танзи протянула руку с
заднего сиденья и забрала карту у Никки. — Какой стороной вверх?

Пока Танзи сражалась с картой, они дважды объехали круговую развязку и выбрались на окружную. Танзи
смутно помнила эту дорогу: однажды они ехали этим
путем, когда мама и папа пытались продавать кондиционеры.

— Мам, включи свет на заднем сиденье, — попросила Танзи. — Я ничего не вижу.

Мама обернулась:

— Кнопка над твоей головой.

Танзи нащупала кнопку и нажала ее большим пальцем. Можно было снять перчатки, подумала она. Мыши
не умеют ходить вниз головой. В отличие от пауков.

— Она не работает.

— Никки, смотри в карту. — Мама сердито глянула
на него. — Никки!

— Да-да. Сейчас. Только достану золотые звезды. Они стоят пять тысяч.

Танзи сложила карту как можно аккуратнее и пропихнула обратно между передними сиденьями. Никки склонился над игрой, полностью в нее погрузившись. Золотые звезды и правда непросто достать.

— Немедленно убери эту штуку!

Никки вздохнул и захлопнул игру. Они проехали мимо незнакомого паба, затем мимо нового отеля. Мама
сказала, что они ищут M3, но Танзи давно не видела никаких указателей на M3. Норман начал тихо подвывать.
По прикидкам Танзи, через тридцать восемь секунд мама скажет, что это действует ей на нервы.

Мама продержалась двадцать семь.

— Танзи, пожалуйста, уйми собаку. Невозможно
сосредоточиться. Никки! Я тебя очень прошу, смотри
в карту.

— Норман все заливает слюнями. По-моему, ему
надо выйти. — Танзи отодвинулась.
Никки щурился на указатели.

— Эта дорога, похоже, ведет в Саутгемптон.

— Но нам туда не надо.

— А я о чем?

Нестерпимо пахло маслом. Может, что-то протекает? Танзи зажала нос перчаткой.

— Может, просто вернемся и начнем сначала?

Мама зарычала, свернула с дороги на следующем
съезде и поехала по круговой развязке. На поворотах сухожилия на ее шее выпирали, будто маленькие стальные
канаты. Все старательно не заметили, с каким скрежетом
они развернулись и поехали обратно по другой стороне шоссе.

— Танзи, пожалуйста, уйми собаку. Пожалуйста.

Одна из педалей была такой жесткой, что маме приходилось опираться на нее всем весом, только чтобы сменить передачу. Мама подняла взгляд и указала на поворот на город:

— Что мне делать, Никки? Поворачивать сюда?

— О боже, он пукнул, мама! Я сейчас задохнусь.

— Никки, пожалуйста, посмотри в карту.

Танзи припомнила, что мама терпеть не может водить
машину. Она довольно туго соображает и уверяет, будто
у нее нет нужных синапсов. К тому же, если честно, запах, пропитавший машину, был настолько отвратителен,
что собраться с мыслями было непросто.

Танзи начала давиться:

— Я умираю!

Норман повернул к ней свою большую старую голову. Его печальный взгляд упрекал Танзи в неоправданной жестокости.

— Но тут два поворота. Какой выбрать — первый
или второй?

— Ну конечно второй. Ой, нет, извини… первый.

— Что?

Мама резко свернула с шоссе на съезд, едва не прокатившись по заросшей травой обочине. Машина содрогнулась, когда они задели бордюр, и Танзи пришлось отпустить нос, чтобы схватить Нормана за ошейник.

— Неужели так сложно…

— Я имел в виду следующий. Этот ведет совсем
в другую сторону.

— Мы едем уже полчаса, но дальше от цели, чем в самом начале. Господи, Никки, я…

И тогда Танзи увидела мигающий голубой свет.

Она уставилась в зеркало заднего вида, затем обернулась и посмотрела в окно, не веря собственным глазам. Танзи молилась, чтобы полицейские проехали мимо,
спеша на место неведомой аварии. Но они неуклонно
приближались, пока холодный голубой свет не затопил
«роллс-ройс».

Никки с трудом развернулся:

— Э-э-э, Джесс, по-моему, они хотят, чтобы ты затормозила.

— Твою мать! Мать, мать, мать. Танзи, ты ничего
не слышала. — Мама перевела дыхание, поудобнее перехватила руль и сбросила скорость. — Все будет хорошо. Все будет хорошо.
Никки чуть сгорбился:

— Э-э-э, Джесс?

— Не сейчас, Никки.

Полицейские тоже притормаживали. У Танзи вспотели ладони. «Все будет хорошо».

— Надо было раньше сказать, что у меня с собой
травка.