В книге «Интернет как иллюзия. Обратная сторона Сети» политолог, автор термина «твиттер-революция» Евгений Морозов спорит с «киберутопической» верой в то, что современные технологии сами по себе способны решить проблемы общества или отдельных людей — они лишь инструмент, которым можно по-разному воспользоваться. Морозов предлагает новый, критический взгляд на феномен интернета и новый язык, которым можно о нем говорить.

Глава 4

Хотя западная пропаганда времен холодной войны была не такой уж убедительной, она оказалась
действенной по крайней мере в одном отношении. Она породила настолько устойчивый миф
об авторитаризме, что его трудно развенчать даже
сейчас, десятилетие спустя после начала XXI века. Многие западные обозреватели до сих пор считают, что авторитарные
государства населены гиперактивными двойниками Артура
Кестлера (умными, бескомпромиссными и готовыми к смертельному риску во имя свободы), а управляют ими нелепые
диснеевские персонажи — глупые, рассеянные, без навыков
выживания, постоянно находящиеся на грани группового самоубийства. Борьба и сопротивление — нормальное состояние первых, пассивность и некомпетентность — нормальное
состояние последних. А если так, то все, что требуется для изменения мира — это представить бунтарей друг другу, направить на них струю шокирующей статистики, доселе им не известной, и вручить несколько новеньких блестящих гаджетов.
Ура! Революция не за горами: перманентный бунт, согласно
этому взгляду, — естественная черта авторитаризма.

Но такая картина больше говорит о западных предубеждениях, чем о современных авторитарных режимах. Их живучесть можно объяснить самыми разными причинами — высокими ценами на нефть, полным или частичным отсутствием
опыта демократии, тайной поддержкой аморальных западных
правительств, дурными соседями, но в этот перечень, как
правило, не входит неосведомленность граждан, которые жаждут освобождения при помощи электронной бомбардировки фактоидами и колкими твитами. Подавляющее большинство граждан современной России или Китая не читают
«Слепящую тьму» Кестлера перед сном. И будит их по утрам
не джингл «Голоса Америки» или «Радио Свобода», а, скорее
всего, та же надоедливая песня леди Гага из надрывающегося
айфона, что и западных обывателей. Даже если они предпочли бы жить в демократической стране, для многих это означает скорее работающее правосудие, чем наличие свободных
выборов и других институтов западной либеральной демократии. Для многих свободные выборы не столь ценны, как возможность получить образование или медицинскую помощь,
не давая при этом взяток десятку жадных чиновников. Более
того, граждане авторитарных государств не обязательно считают, что их правительства, получившие власть недемократическим путем, нелегитимны. Легитимность правительству могут
обеспечить не только выборы, но и шовинистические настроения, как в Китае, или страх перед иностранными агрессорами,
как в Иране, или быстрый экономический рост, как в России,
или низкий уровень коррупции, как в Беларуси, или эффективность государственного управления, как в Сингапуре.

Чтобы понять, как интернет влияет на авторитаризм, нужно отвлечься от очевидных способов использования интернета
политической оппозицией и посмотреть, как он способствует легитимации современного авторитаризма. Внимательно
изучив блогосферу почти любого авторитарного государства,
вы, вероятно, увидите, что она представляет собой питательную среду для национализма и ксенофобии, причем нередко
настолько ядовитую, что правительство на фоне блогеров выглядит настоящим клубом космополитов. Трудно сказать, как
отразится радикализация националистических взглядов на легитимности режима, но очевидно, что сторонникам модели
плавной демократизации, которой кое-кто ожидал после появления интернета, рассчитывать не на что. Точно так же блогеры, разоблачающие местную коррупцию, легко могут стать
(и становятся) участниками антикоррупционной кампании,
затеянной федеральными политиками. Общий эффект для режима в этом случае трудно оценить. Блогеры могут ослабить
влияние местных властей, одновременно усилив позиции федерального центра. Трудно предугадать, какой может быть роль
интернета, не осознав прежде, как именно поделена власть между центром и периферией и как изменение отношений между ними влияет на демократизацию.

Взгляните на то, как «вики» и социальные сети (не говоря
уже о разнообразных сетевых начинаниях государства) повышают эффективность и правительств, и бизнеса, которому те
покровительствуют. В речах нынешних авторитарных лидеров, одержимых модернизацией экономики, модные словечки
звучат чаще, чем в среднестатистической передовице «Гарвард
бизнес ревю». (Владислав Сурков, один из главных кремлевских идеологов и попечитель российской Кремниевой долины, недавно признался, что ему очень нравится «метод краудсорсинга или, как раньше говорили, ‘народной стройки’».)
Так, центральноазиатские авторитарные режимы охотно перенимают методы электронного правительства. Однако причина
их увлечения модернизацией заключается не в желании сделать
чиновников ближе к народу, а в том, чтобы получить деньги
от зарубежных спонсоров вроде МВФ и Всемирного банка,
а также устранить препятствия на пути экономического роста.

Современные диктаторы, вопреки западным стереотипам, —
вовсе не недоумки, которые бездельничают в своих непроницаемых для информации бункерах, пересчитывают богатства,
как Скрудж Макдак, и только и ждут, когда их свергнут. Совсем наоборот: диктаторы — активные потребители и поставщики информации. На самом деле сбор информации,
особенно об угрозах режиму, — одно из важнейших условий
сохранения авторитаризма. Но диктатор не может просто выйти на улицу, чтобы расспросить прохожих, — ему приходится
прибегать к помощи медиаторов (чаще всего эту роль играет
тайная полиция).

Обращение к посредникам редко дает адекватное представ
ление о происходящем (потому, например, что никто не хочет
нести ответственность за неизбежные промахи системы). Вот
почему с глубокой древности правители всегда старались получать информацию из разных источников. Интернет-стратегия
Махмуда Ахмадинежада имеет давнюю традицию. В XIX веке
иранский монарх Насреддин-шах Каджар опутал страну сетью
телеграфных проводов и требовал ежедневных докладов даже
от чиновников низшего ранга (чтобы перепроверять доклады
вышестоящих чиновников). Эта линия поведения вполне соответствовала наставлению из знаменитой «Книги о правлении» визиря Низама аль-Мулька (XI век): «Государю необходимо ведать все о народе и о войске, вдали и вблизи от себя,
узнавать о малом и великом, обо всем, что происходит».

Известному социологу Итиэлю де Сола Пулу, одному из видных теоретиков XX века, размышлявших о технике
и демократии, принадлежит важная роль в формировании
западного понимания роли информации в авторитарных государствах. «Авторитарное государство внутренне непрочно
и быстро потерпит крах, если информация станет распространяться беспрепятственно», — писал Пул. Подобная точка зрения породила популярный взгляд на проблему и, несомненно,
заставила Пула и его многочисленных последователей переоценить освободительную силу информации. (Пул, разочаровавшийся в троцкизме, также широко известен тем, что пере-
оценил влияние западных радиоголосов, поскольку опирался
главным образом на письма, которые восточноевропейцы слали в редакцию «Радио Свободная Европа».) Подобный техноутопизм проистекает из поверхностного прочтения политики
и динамики авторитарных государств. Если вслед за Пулом
предположить, что структуры авторитарного государства покоятся главным образом на подавлении информации, то, стоит
Западу найти способ наделать в этих структурах дырок, как демократия информационным ливнем хлынет сквозь них на головы угнетенных.

При внимательном рассмотрении позиция Пула и его
единомышленников оказывается противоречащей здравому
смыслу, и это не случайно. Разумеется, выгодно иметь как
можно больше источников информации, хотя бы для того,
чтобы замечать возникающие угрозы режиму. (В этом отношении древние иранские правители были мудрее современных западных ученых.) Информация, поступающая из различных независимых источников, может усилить авторитарные режимы или по крайней мере законсервировать их.
Проницательный свидетель последних лет СССР заметил
в 1987 году: «Наверняка бывают дни (может быть, наутро
после Чернобыля), когда Горбачеву хочется купить кремлевский эквивалент ‘Вашингтон пост’ и выяснить, что же на самом деле происходит в его… стране чудес». (Горбачев упоминал о том, что западные радиопередачи помогли ему следить
за событиями путча в августе 1991 года, когда он был заперт
на даче в Форосе.)

Сейчас нет нужды охотиться за российским эквивалентом
«Вашингтон пост». Даже в отсутствие действительно свободной прессы Дмитрий Медведев может узнать почти все, что
ему нужно, из блогов. Однажды он признался, что зачастую
именно с этого начинает рабочий день (Медведев — большой
поклонник электронных книг и айпада).

Президенту не приходится тратить много времени
на поиски жалоб. Обиженный местным чиновником россиянин может пожаловаться президенту, оставив комментарий
в его блоге (это очень распространенная в России практика).
Чтобы заработать пару бесплатных очков, подчиненные Медведева с большой помпой латают ветшающую инфраструктуру и увольняют коррумпированных чиновников. Президент,
однако, действует избирательно и скорее в целях пиара, чем
ради устранения недостатков системы. Никто не знает, что
происходит с жалобами, содержащими слишком серьезную
критику в адрес властей, однако известно, что довольно много едких комментариев быстро исчезают из президентского
блога. Владимир Путин тоже любит собирать жалобы в ходе
ежегодной «прямой линии» на ТВ. Но в 2007 году офицер
милиции сообщил оператору линии, что хочет пожаловаться
на коррупцию в своем подразделении. Звонившего вычислили и наказали.

Китайские власти поступают сходным образом: блокируют откровенно антиправительственный контент, не трогая записи в блогах, обличающие местную коррупцию. Власти Сингапура следят за блогами, в которых звучит политическая критика, и утверждают, что учитывают замечания «сетян» в свой
адрес. Поэтому, хотя темы многих блогов современным авторитарным режимам явно не по вкусу, есть множество других,
авторов которых власти терпят или даже поощряют.