Кровные отношения

Почти через год после каннской премьеры в широкий прокат вышел фильм Джима Джармуша «Выживут только любовники» (Only Lovers Left Alive) — «ретромантический» вампирский триллер с элементами гипноза.

К размышлениям над тем, чем питается великая любовь и может ли она длиться вечность (если эта вечность тянется по-настоящему долго, особенно под конец), режиссер добавляет любопытные расчеты. Можно ли найти для любви другую меру, кроме любви без меры? Решая новым способом эти вечные задачи, Джармуш погружает зрителя в легкий транс: на интеллектуальных снобов он воздействует особенно успокоительно, на их ироничных высмеивателей — скорее, возбуждающе.

Образы вампиров — бессмертных существ, которые нуждаются в человеческой крови, — веками будоражили умы и сердца романтиков. Неудивительно, что вурдалаки стали одними из первых фантастических героев кинематографа — и с тех пор ни на десятилетие не исчезали с экранов. Поначалу посвященные им фильмы относились исключительно к жанру хоррора, где те воплощали потусторонние темные силы, чуждые всему человеческому: о самом знаменитом вампире графе Дракуле (герое Брэма Стокера) снято почти две сотни фильмов, немногим меньше — о Кармилле (персонаже одноименной новеллы Ле Фаню) и «кровавой графине» Эржебет Батори. Первые киновампиры, как нетрудно заметить, были аристократами.

Постепенно уходя от этой грубоватой метафоры и заодно вводя вампиров в контекст современной культуры, кинематографисты усложнили и одновременно «очеловечили» их образы. С начала 1980-х годов носферату и вовсе начали олицетворять некий универсальный нонконформизм — похожие на обычных людей, но неуловимо другие, обладающие магическим источником независимости и власти (часто — еще и исключительной красоты), они превратились в существ притягательных и вызывающих далекие от банального страха эмоции.

Жанр «кино о вампирах» заметно расширил свои рамки, освоив территории комедии, драмы, детектива, эротики и их многочисленных производных. Посвятить фильмы кровопийцам не погнушались, например, Тони Скотт, Нил Джордан, Роберт Родригес, Мэтт Ривз, Пак Чхан Ук, Абель Феррара и Фрэнсис Форд Коппола. Соединяя в разных пропорциях элементы крепкого жанрового и экспериментально-эстетского кино, они коллективными усилиями постепенно превратили вампирскую тему едва ли не в обязательную часть программы по совершенствованию подлинного режиссерского мастерства.

То обстоятельство, что к ней обратился и Джим Джармуш, не слишком удивляет: в сущности, он давно собрал внушительную коллекцию сюжетов, так или иначе ассоциирующихся с бессмертием, вечностью и отчужденностью от толпы — главными характеристиками современных вампиров. Режиссер все знает о ночи («Ночь на Земле», 1991), посмертных путешествиях («Мертвец», 1995) и чувстве принадлежности к высокой касте («Пес-призрак: путь самурая», 1999), а кроме того — о мифологии американского рока («Таинственный поезд», 1989), из которой вырастает значительная часть ключевых метафор его новой картины «Выживут только любовники».

Адам (Том Хиддлстон) — вампир-мизантроп и выдающийся музыкант — прячется от всего мира на окраине Детройта и подумывает застрелиться с помощью деревянной пули 38-го калибра. Его возлюбленная жена Ева (Тильда Суинтон) обитает в Танжере, где проводит время за чтением и беседами с Кристофером Марлоу (Джон Херт) — тоже вампиром и (все-таки) истинным автором всех шекспировских произведений. Эти трое давно никого не убивают, предпочитая доставать кровь через проверенных докторов; люди тем временем не следят за здоровьем и пичкают себя всякой дрянью — словом, портят кровь и себе, и вампирам, так что проблема питания становится для вторых все более трудной. Беспокоясь об Адаме, Ева летит в Детройт, где они проводят прекрасные ночи в беседах о науке и искусстве. Идиллию портит младшая сестра Евы Ава (Миа Васиковска) — наглая оторва заявляется к ним без приглашения, и интеллигентные родственники, как водится, пасуют перед ее пролетарским напором.

«Любовники» открываются крупным планом вращающейся на проигрывателе пластинки — по такой траектории они движутся и дальше: неспешно развиваясь, все действие происходит в нескольких замкнутых камерных пространствах, словно бы не сходя с места; возникновение всякой новой «мелодии» начинается не с движения или жеста, а со слова. Адам и Ева любили друг друга долгие века — и чувственное влечение, не исчезнув, но поутихнув, уступило место интеллектуальному притяжению. Впрочем, в истинно гармоничных союзах одно всегда питает другое: воспоминания и идеи, которыми обмениваются герои, ласкают их слух и распаляют страсти подобно прикосновениям.

Тот же эффект, впрочем, оказывают они и на зрителя: Джармуш переполнил свое кино цитатами и автоцитатами, аллюзиями и намеками, реминисценциями, ребусами и оммажами до того ощутимого предела, за которым всякий наблюдатель не может не испытать либо затянувшийся экстаз узнавания (который точно ждет интеллектуальных снобов), либо легкое щекочущее раздражение от некоторой навязчивости культурных кодов. Это тот самый случай, когда попытка составить расширенный комментарий к фильму неизбежно оборачивается блужданием по лабиринтам собственной памяти и фантазии — которому, разумеется, нет конца.

Имена, даты, города, кафе, марки музыкальных инструментов... В такой игре есть немало прелестей, главная из которых заключена в возможности посмеяться над самим собой. Так, в какой-то момент начинаешь разглядывать надкушенное яблоко на айфоне Евы и думаешь, что «это уж все-таки слишком» (обращаясь больше к себе, чем к автору). Герои презрительно называют людей «зомби», но ясно, что для Джармуша все мы — те же вампиры: питаемся культурными и научными достижениями ушедших поколений, легко перемещаемся между самыми отдаленными географическими точками и «помним» далекое прошлое, которое не застали, но всегда можем увидеть на YouTube, старых фотографиях и в кино.

Удивительно, однако, что при всей своей символической насыщенности «Любовники» относятся к нечастому роду кино, восприятие которого зависит скорее от тончайших особенностей темперамента человека и того, насколько близок лично ему стихийный набор словно бы случайно разбросанных в кадре деталей. С известной долей дерзости можно предположить, какой зритель проникнется к ленте самыми нежными чувствами. Вовсе не тот, кто сходу вспомнит сначала библиографию Уоллиса Дэйва, а потом Дэвида Уоллеса или, услышав о Детройте, тут же подумает о Motown Sound. Скорее, тот, кто любит вечером поджемить в гараже, а за обедом почитать Шекспира — ну, или Марлоу на худой конец.