Чего хочет женщина? Версия Дуни Смирновой

• Кококо
• Россия, 2012
• Режиссер: Авдотья Смирнова
• Сценарий: Авдотья Смирнова, Анна Пармас

С одной стороны, может показаться, что главный нерв последнего фильма Дуни Смирновой «Кококо» — отношения интеллигенции и народа, и тот вид, который они приобрели в начале третьего путинского срока, ну, или, в конце второго. Думаю, это не так. Вернее, не совсем так. С другой стороны, можно интерпретировать проблему и в экзистенциальном ключе: «Как найти общий язык друг с другом, если мы такие разные»? Я приветствую такой подход к художественным произведениям — ставить вопросы, имеющие непосредственное отношение к твоей собственной жизни. Соглашаясь и с первым и вторым, мне все же кажется, что данный фильм — не раздумья автора о проклятых вопросах русской жизни, но и не учебник этой самой жизни. Именно этим он и интересен.

Сюжет достаточно незамысловат: две девушки за тридцать встречаются в поезде. У них воруют сумки и интеллигентная петербуржанка Лиза (Анна Михалкова) приглашает пожить отвязанную Вику из «Ебурга» (Яна Троянова) у себя. Почему? Ответ прост: хочет помочь ближнему, попавшему в трудное положение. Действие разворачивается в странной квартире, даже не квартире, а мастерской, где причудливо свалены всевозможные культурные артефакты: гипсовый бюст Афины, Тышлер на стене и прочий хлам. Да и сам город за окном — точно такой же культурный артефакт, по которому можно изучать историю архитектурных стилей, но жить в котором очень непросто. Все это декорация, фон, вполне искусственный, а значит, символический.

Итак, Лиза — петербургская интеллигенция, живущая в своем несколько жутковатом мире, среди уродов-экспонатов, поскольку работает в Кунсткамере, и уродов-неэкспонатов — сотрудников этого же самого заведения, которые втихаря ругают начальство, скандалят из-за рабочих поездок и митингуют за Ходорковского. И на этом безрадостном фоне появляется — Вика, полная противоположность лизиному миру: живая, активная, настоящая. И еду приготовить может, и с мужиками умеет разобраться. На одном полюсе — детская незамутненность сознания, на другом — образование, культура, литература, генерирующая вину перед этим самым народом, и прочая интеллигентская муть. Между двумя этими героинями мало общего, но, как известно, противоположности сходятся.

По сути, перед нами сюжет романа XIX века, например, тургеневского, вроде «Дворянского гнезда», где главный герой (Лаврецкий) тяжело переживает свой экзистенциальный кризис, выражающийся в обострении чувства вины перед народом, потому как последний несчастлив, а герой эгоистически стремится к счастью с цельной натурой — Лизой Калитиной. И вот вам, пожалуйста, — современная Лиза, вот ее мастерская-гнездо, где она живет в одиночестве, время от времени занимаясь сексом со своим мужем, с которым развелась три года назад. Зачем? «Из чувства долга» — тема из тургеневского романа, где проблеме долга посвящено немало страниц, только теперь и долг понимается несколько странно, и за этим словом, как и за всеми словами из пронафталиненного словаря старой культуры, больше ничего не стоит. Перед нами просто слова, вступающие в причудливые сочетания с другими, создавая странные словесные гибриды, наподобие следующих: «В разговорах о народном горе, — говорит один герой другому, — в тебе неизменно просыпается сексапил». От этого высказывания несет такой же аляповатостью, как от декоративного фонтана в комнате героини, подаренного Викой и ставшего последней каплей (sic!), после чего Лиза решила задушить свою подругу подушкой.

Собственно говоря, где-то здесь и находится главная проблема. С Лизой все понятно, карикатура вполне узнаваема. Но вот Вика... Дело в том, что Тургенев, когда писал свое «Дворянское гнездо», очень хорошо представлял себе, что стоит за словом «народ». Для него это крестьянство с его патриархальной жизнью, цельностью, ясным, не испорченным цивилизацией, взглядом на мир. Что такое народ сейчас — совершенно непонятно. И уж совсем непонятно, почему Вика является его, так сказать, представительницей? Потому что приехала из «Ебурга», города-миллионщика, где только и сохранились исконные русские нравы? Потому что говорит с акцентом и поет русские песни про «корявую березу»? Может, народной чертой считается теперь ранняя половая жизнь с рокером, от которого героиня благополучно залетела? И почему Вика, репрезентируя «народ», ведет себя как московская богема — ходит по клубам, пьет дорогое красное вино и занимается сексом в экзотических позах? Ну, право слово, как-то не убедительно совсем! Все настолько нарочито и искусственно, что совершенно не хочется принимать за чистую монету.

Думаю, здесь следовало бы говорить не столько о жестком противопоставлении двух героинь, сколько о сюжете, где реализуется ситуация двойничества. И Вика здесь, собранная из гетерогенных элементов, является не столько народом как таковым, сколько «народом» в представлении Лизы. Иначе говоря, Вика это материализовавшаяся мечта Лизы о подлинной жизни, с ее запретными плодами, напряжением, переживаниями и возможностью одним ловким ударом разрубить тянущиеся годами и уже ненужные связи. Именно поэтому Вика делает все, что не может сделать Лиза: моет квартиру, готовит, выставляет бывшего мужа, отказывает домработнице, которую Лиза держит скорее из жалости (неужели ей самой никогда не приходила в голову эта мысль?). Вика воплощает нечто запретное, к чему, вероятно, Лиза подступала с ужасом, не желая себе в этом признаться. Вот, например, героиня приходит домой, Вика спит, работает телевизор, по которому показывают порнуху. По ночам порно крутят по REN TV, то есть по тому же каналу, по которому героиня смотрит программы Марианны Максимовской. Новости, политическая сознательность и порнография оказываются очень близко друг от друга, и неужели героиня так ни разу и не дошла в своих одиноких ночных бдениях до самого сокровенного? А не является ли секс Вики с лизиным бывшим мужем, подавленным желанием самой Лизы, только чтобы не с небритыми ногами, а красиво, в туфельках, как на экране?

Как же совладать героине с ее распоясавшимися желаниями? В принципе ответ готов: при помощи культуры, бессмертных произведений русской литературы, Тышлера, головы Афины — богини, воплощающей мудрость и порядок, работы, Ходорковского, коллег и всего того тяжеловесного интеллектуального скарба, который Лиза упрямо тащит на себе. И дело в том, что она готова продолжать и дальше, у нее нет другого выхода: так уже сложилось и никогда не изменится. Именно поэтому, когда Вика начинает агрессивно расползаться по Лизиной жизни, вытесняя ее на задворки собственной квартиры, она и решается разделаться со своим альтер-эго. Сюжет о встречи интеллигенции и народа превращается в сюжет «Собачьего сердца»: доктор Преображенский, придя в ужас от дела рук своих, уничтожает собственное творение. А как же с ним еще поступить? Надо же как-то жить дальше.

Те, кто писали о фильме, отмечали скомканность и непродуманность финала, где Лиза сдает свою подругу в ментовку. Мне лично кажется наоборот, что конец продуман и мотивирован: желание загоняется обратно, в железную клетку, туда, откуда оно, словно джин из бутылки, было выпущено героиней в самом начале. И точно также психологически правдоподобным является возвращение Лизы и настойчивое требование, чтобы Вику выпустили. Ведь вытесненное возвращается, как любил повторять Фрейд. Да и как же нам жить без своих двойников?

Если бы меня, в конечном счете, спросили, о чем этот фильм, я бы ответил, что он о фундаментальном кризисе классической культуры, утратившей свои терапевтические функции, о самообмане и невозможности жить другой жизнью, о страхе перед влечением и о самом влечении, которое каждый раз предстает в каком-то новом качестве. И пусть в фильме побеждает идея приверженности вполне конкретным ценностям, идея долга (=«железная клетка»), — настойчивые призывы героини выпустить обратно свое желание говорят о том, что надо искать для себя какую-то совсем другую жизнь. Какую? См. «Два дня» того же автора. Потому что теперь главные ценности вовсе не «духовные», как было в наивные стародавние времена, а так сказать «природные», «естественные» — богатство, статус и власть. А все остальное — от лукавого.