Телевидение и эволюция

Интервью генерального директора Первого канала Константина Эрнста Михаилу Леонтьеву

Из пилотного выпуска журнала «Однако»

Вопрос не отличается оригинальностью: телевидение и кризис. Что происходит с телевидением в кризис? Как все это будет жить?

— Телевидение является одной из тех немногочисленных областей российской экономики, в которой на протяжении последних восемнадцати лет процесс шел довольно динамично и последовательно. Некоторые области экономики не прошли еще и трети этого пути. Это случилось потому, что телевидение с конца 80-х было на пике общего внимания. И что бы ни говорили наши многочисленные оппоненты и критики, русское телевидение, безусловно, входит в пятерку лучших в мире.

Имеются в виду большие эфирные каналы?

— Конечно. Как и в любой стране, у нас есть большая тройка. В некоторых странах она становится большой четверкой. Во Франции ведущим каналом является «TF-1», и никто за все это время к нему даже близко не подошел. Осенью 1998 года после дефолта рынок схлопнулся вплоть до отсутствия. Первый канал собрал своих рекламодателей в конце декабря и взял на себя обязательства по размещению рекламы в эфире бесплатно. Потому что деньги за эту рекламу, которые уже взял у рекламодателей наш тогдашний медиаселлер, — они исчезли. По утверждению владельцев, компания обанкротилась. И мы взяли на себя ответственность размещать рекламу за деньги, которые уже не получим.

Курами не отдавали?

— Нет, кур тогда еще не было, но лисы были... Общий рекламный рынок 1999 года был чуть больше 150 млн долларов на все русское телевидение. А сейчас мы говорим о сумме около пяти миллиардов долларов... Правда, это цифры 2008 года.

И что же случилось сейчас с этим шикарным телевидением?

— С телевидением все происходит довольно инерционно. С одной стороны, большие компании покупают рекламу заранее и на целый год, но у них есть возможность забирать свои деньги назад, что и произошло в конце 2008-го. По разным каналам падение — от 30 до 50% по сравнению с прошлым годом (в долларах).

Интервью генерального директора Первого канала Константина Эрнста Михаилу Леонтьеву. Журнал «Однако»

Это падение затрагивает жизненно важные органы?

— Телевидение — бизнес, построенный на постоянных реинвестициях. Ты должен вкладывать деньги в продукт, который выйдет в эфире через год — через два. Даже в лучшие времена мы все равно находились в системе постоянных коротких кредитов. Потому что поступление рекламных денег неравномерно, а затраты — они ежедневные. И не только на производство программ и фильмов и зарплату двух с половиной тысяч человек... Например, никто же не задумывается, что Первому каналу надо заплатить 130 млн долларов только за распространение своего сигнала на территории Российской Федерации. Причем рекламодатели не заинтересованы в принципе в размещении рекламы в населенных пунктах с численностью населения менее 200 тысяч человек. А это 70% наших зрителей. И это даже больше, чем 70% стоимости распространения сигнала.

То есть с точки зрения коммерции канал платит за воздух?

— Да. Рекламодатели подтверждали, что если канал уберет из зоны своего вещания города «200 минус», то деньги будут те же. Так как мы являемся акционерным обществом, я запрашивал совет директоров на трату этих денег. Потому что в принципе я как руководитель акционерного общества не должен допускать расходов, не приносящих доходов. Но это, конечно, лукавая фраза. У Первого канала главная функция — некоммерческая. Хотя — это удивительное дело - сколько ни говорю я во всех своих интервью, на всех официальных встречах, подавляющее большинство наших зрителей и даже журналистов не знают, что Первый канал не получает бюджетных денег. Так что работаем для народа, но не за народные, а за коммерческие деньги, которые сами и зарабатываем. Но в последнее время, надо сказать честно, получаем от государства субсидию на трансляцию в тех самых городах «200 минус», как ее получают все федеральные каналы.

И не обращались за помощью во время кризиса?

— Мы обратились с просьбой помочь нам в открытии кредитной линии во Внешторгбанке.

А просто так Внешторгбанк не хотел денег давать?

— Просто так любой банк предлагает такую ставку, что лучше и не занимать.

А кино для канала — это доход или расход?

— Ни один фильм, произведенный каналом, прокатанный в кинотеатрах и проданный на DVD, не был не то что убыточным — все наши фильмы были прибыльными. Из топ-10 чемпионов российского проката половина — нашего производства. А вечные телевизионные права, считай, достаются каналу бесплатно.

Вот во время Великой депрессии кино в общем-то расцветало, это был, собственно, расцвет Голливуда...

— Потому что не было телевидения. Рассказы про то, что сейчас в депрессию расцветет кино, — это чушь. Потому что телевидение бесплатно.

То есть «кино» во время кризиса будет телевидением?

— Да. То есть телевидение будет кинематографом. Кинематографом второй Великой депрессии.

То есть практически получается, все кинопроизводство уйдет в сериалы?

— Ну, все, конечно, не уйдет. Безумство храбрых останется. Песни, правда, будут скорее печальными. Но дело не в этом. Тут есть такая проблема. Абсолютно уверен, что экономические кризисы впрямую связаны с культурными. Почему искусство предчувствовало все глобальные переломы в мировой истории, в экономике? Конец каждого экономического периода связан не только с чистой экономикой, а в первую очередь с изменением социальной психологии и культурной практикой, которая этот экономический период порождает. И когда назревает кризис культуры, который приводит к кризису экономики, отдельные остро чувствующие представители этого общества (назовем их художниками) пытаются отказаться от уже не актуального описания окружающей жизни. Они начинают «биться в клетке». И по тому, как авангард предсказал слом предыдущей истории в конце XIX и особенно остро в начале XX... Художники сообщали о том, что это время заканчивается, что этим языком уже разговаривать нельзя и необходимо что-то менять. Художники обычно не знают, ЧТО нужно менять, они просто острее других чувствуют боль.

Мне кажется, что мы сейчас находимся в очень похожей ситуации. Безусловно, в мировом кино, в мировой литературе, живописи и многих других видах искусства - затянувшийся кризис. Как идей, так и формы. На российском телевидении последние два года это очень ощущается. Все, что работало на протяжении последних пятнадцати лет, вдруг перестало работать. И вообще, плотность проживания жизни в информационную эпоху двадцати последних лет — это половина прошедшего века. Все происходит быстрее, неожиданнее и вследствие этого кажется неотвратимей.

То есть творческие идеи перестали держать аудиторию?

— Старые идеи — перестали. 20-летие, которое началось со «Взгляда», когда проговаривалось новое время и вырабатывалось новое телевидение, закончилось. Авангард, пройдя через фазу классики, стал архаикой. Этим языком больше разговаривать нельзя. Все привычные формы и форматы еще существуют и как бы ничем не хуже тех, что были год или два назад. Просто они больше не нужны. Русское телевидение сейчас стоит на пороге глобальной трансформации. Года два назад я сказал своим сотрудникам, что эпоха гламура кончилась. Гламур был некой моделью, которая проговаривала ситуацию в коллективном бессознательном.

Многие как думали? В начале 90-х, когда происходила рассадка на поезда, часть людей как будто села в электричку, ехавшую в район Рублевки, а другие сели не в те электрички. И получилось, что якобы это была ошибка выбора. И все смотрели и говорили: «Эти козлы! У них ничего нету своего. Эта просто спит с тем, с кем надо. А этот наворовал у государства денег». И это была модель: ты как бы ничего не делаешь, а все у тебя хорошо. И огромное количество людей завидовало вот этому успеху. Это — русская традиция. Было ощущение, что ты лежишь на печи... Одни просто поехали на этой печи в правильную сторону, и все происходит само собой.

Это именно русская сказка, в отличие от американской...

— Да, абсолютно русская сказка, классическая. Причем многие вовсе не наворовали, а просто заработали, потому что ишачили по 18- 20 часов в день, рисковали жизнью, здоровьем и, в общем, были гораздо более активными и талантливыми. И девушки эти не только за счет избирательной доступности продвинулись. Ну и вообще, было все не совсем так. Это вечное русское убеждение, что я лучше и я честнее и я не богат и не знаменит только потому, что я не хочу во всем этом мараться. Это такое счастливое оправдание своей лени и пассивности. Православие, кстати, тоже свою роль сыграло. Потому что, в отличие от протестантской этики, православие... ну, скажем, неамбициозность... поддерживает...

А года два назад и гламурные персонажи вдруг что-то стали нечастливы, и кто-то разорился, кого-то посадили... И люди стали говорить:«О! Оказывается, и они не туда поехали! Дорога-то была к взорванному мосту!» И нашлись новые оправдания. Они все переживали, что сели не на ту электричку. А теперь стали оправдывать себя тем, что электричка была не туда, поэтому они опять молодцы...

Какая самая главная сказка в русской ментальности? Это сказка о рыбаке и рыбке. Она про глобальное отсутствие чувства меры, во всем. Русский человек чувством меры, в среднем, не обладает. Если уж работает, то работает так, что глаза из орбит. Если зажигает, то сгорает дотла. Раньше это были колеса счастья, которые прокатывались мимо людей, которые на это все взирали с завистью и ненавистью. А потом это стало горящим поездом, летящим в пропасть.

Интервью генерального директора Первого канала Константина Эрнста Михаилу Леонтьеву. Журнал «Однако»

А что вместо?

— Обожди. Спустя пару лет все это проявилось и в экономике. И в России, и в Америке — все это было чрезвычайно похоже. Это стало кризисом не своей жизни, когда люди хотели позволить себе все здесь и сейчас, но в действительности позволить себе этого не могли. Во многом это попытка сублимировать стресс все более увеличивающейся скорости жизни не медитацией и сменой ритма, а немедленным походом по магазинам. Нынешний кризис — это кризис свихнувшегося от невыносимой легкости бытия шопоголика.

Так модель-то на самом деле одна и есть...

— ...Мы-то еще в этой истории были неофиты. У нас было страшное, абсолютно неодолимое желание наслаждаться, потреблять услуги и товары после десятилетий, когда мы были этого лишены. Просто какие-то моряки на дембеле. Три года внутри железки, а теперь — дискотека. Поэтому амплитуда наша побольше, но тенденция во всех странах была одна и та же. И мы прожили это не за 40 лет, как американцы, а всего за 15.

То есть ты согласен, что это именно кризис цивилизации, эпохи, а не какой-то циклический провал?

— Я абсолютно уверен. Безусловно, это кризис эпохальный. Его основа не экономическая. При всей объективности экономических законов экономика является только частью цивилизации. Маркс, как мне кажется, ошибался. Так как надстройка формирует базис, надстройка главнее. Это кризис способа жизни, который на протяжении последних ста (плюс-минус) лет выбрала эта цивилизация. Он ее выел, как крыса сыр. Эта модель жизни началась с конца XIX века, проявилась реально после Первой мировой, а после Второй мировой победила тотально. И за оставшиеся годы эта модель съела цивилизацию в той ипостаси, в которой эта цивилизация строилась. И поэтому она, цивилизация, должна сейчас трансформироваться... Я недавно был на одном заседании, где обсуждался закон, регулирующий авторские права в Интернете. Все искренне и заинтересованно обсуждали вопрос, спорили по деталям, а я сидел и думал: это то же самое, что экономический кризис. Попытка применить каменный топор к неосознанной реальности.

Это как в экономике: проблема не в регулировании, а в самом предмете?

— Образ Интернета для этого идеален. Регулирование авторских прав в Интернете законодательством абсурдно. Я думаю, что Интернет просто уничтожит концепцию авторского права в том виде, в котором она существует. Интернет уничтожил уже права на музыку. Сейчас, когда скорость и качество сигнала увеличатся,

Интернет уничтожит видеоправа. Для меня появление Интернета и захват им довольно широких групп людей стали свидетельством конца ЭТОГО периода развития человечества. Для ЭТОГО человечества это был ящик Пандоры. Это было сообщение о появлении новой реальности. Не реальности коммуникации, мейлов, игр, поиска и прочих довольно бытовых штучек, а реальности, к которой человечество ментально не было готово. Я думаю, что даже гуру Интернета не понимали, что они делают. Пришествие Интернета — это сообщение о пришествии нового времени. Как же я теперь зауважал Маршалла Маклюэна. Он все это предсказал еще полсотни лет назад. И равных ему в предвидении сегодня что-то не видно. А в экономике глобальной происходит то же самое, что с защитой авторских прав в Интернете. Все ведущие страны пытаются воспроизвести существовавшую последние 30-40 лет конструкцию спасения, но это, кажется, уже не работает. Есть такая эволюционная теория, считавшаяся в советские времена реакционной. Суть ее заключается в том, что «вид захватывает лидерство в ареале благодаря приспособительному свойству, которое в итоге являются причиной гибели вида». Объясняю для тех, кто сачковал на биологии. Саблезубые тигры сумели уничтожить всех своих врагов за счет блестяще развитых клыков и челюстного аппарата. Проблема в том, что, когда они придушили всех своих крупных врагов, остались только мелкие грызуны. И их челюсти не давали им возможности ловить и питаться мелкими грызунами. Вот такая грустная история.

Мне почему-то напоминает Соединенные Штаты Америки...

— А за счет чего homo sapiens выиграл лидерство на всей планете? Только за счет экспрессии коры головного мозга. И я как сторонник этой теории считаю, что именно за счет этой экспрессии человечество и погибнет.

У тебя прямо эсхатологическое видение кризиса.

— Нет, я думаю, что этот кризис еще далеко не финальный. Человечество сможет преодолеть его, если проартикулирует для себя новое время. А за счет новой культуры и новой этики сможет адаптироваться и экономика. Хотя вот смотрю я на веселого французского президента — ну, он точно не Монтень и не Вольтер... А на всех последних экономических форумах, мне кажется, обсуждают, что порвались джинсы, хотя уже оторвало ногу.

Современная глобальная политическая система не может рефлексировать содержательные вещи. Она на это не способна в принципе.

— Не хочу проявиться как вульгарный биолог, но так получается... Популяции регулируются. Эти механизмы современной биологией исследуются. Глубокое заблуждение, что мы живем в каком-то веке торжества науки. На самом деле мы живем в средневековье — это не их «средние века», а наши «средние века». Люди не задумываются, что, например, нету ни одного препарата, который разрушает вирусы. Его не существует. Нету ни одного препарата, способного разрушить гистоновую защиту вокруг спиральки РНК. Ни одно вирусное заболевание не поддается лечению. Можно лишь активировать иммунную систему.

Что это значит?

— Просто механизм эволюции. Нам давно уже кажется, что мы не предмет эволюции. Но, увы или к счастью, мы — предмет.

Победа человека над природой не соответствует реальности?

— Конечно. Когда люди до такой степени не задумываются о сущностях... Когда я регулярно слышу: «Мы не будем есть генетически измененные продукты!», мне хочется сказать: «А ты сам-то? Ты же сам генетически измененный продукт. Потому что если бы ты не изменялся и если бы твои предки не изменялись — ты бы и не родился». Принцип эволюции — это постоянное изменение генома. Да, при сохранении основ. Но все время происходят изменения, которые позволят лучше приспособиться. Но мы-то по-прежнему млекопитающие. На нас действуют внутриэволюционные механизмы. Природа регулирует человечество. Человечество, конечно, с природой спорит и вмешивается, не уверен, что себе на пользу.

И мне представляется, что мы сейчас находимся, с одной стороны, в глубоком упоении своей крутизной - «человеческая цивилизация»! Точно мы уже практически полубоги. А мы по-прежнему homo sapiens. С другой стороны, именно это — эта приспособительная функция, которая позволила нам так думать, уже нагородила много чего, чем мы не управляем, того, чего нам нашим серым веществом не понять. Я надеюсь, что всетаки в этот раз удастся докумекать. А потом, лет через сто или тысячу, натворим такого, что и схлопнемся. Так что я как раз очень позитивно настроен... Думаю, что мы исчезнем как вид, когда дойдем до границы. Но эта граница — не сейчас. Это просто пинок судьбы в область копчика для того, чтобы задумались. И надеюсь, что появятся толмачи, которые объяснят нам наступающее время.

Как это все проецируется на современное живое телевидение?

— Обычно люди не в состоянии ответить на вопрос: «Что вы хотите видеть по телевизору?» Дальше они говорят, что много чернухи и что мало показывают научно-популярных программ. А когда их показываешь много, большая аудитория их не смотрит. И в ходе многочисленных опросов они зачастую говорят так, чтобы достигнуть собственного ощущения правильности. На самом деле просто себя обманывают. Я говорю, конечно, про большие аудитории в десятки миллионов человек. Проблема в том, что человек не может сформулировать, чего ему действительно не хватает, чего ему хотелось бы увидеть. Давайте скажем честно: большинство из нас не может ответить на вопрос, чего мы хотим в этой жизни. Не про внешнюю мишуру, а в главном. А телевизионщики последние десять лет были отравлены тем, что большинство из них имели представление о реакции людей на их продукт только по данным «TNS Гэллап», который не измеряет пристрастия аудитории, а является управляемым механизмом для обдуривания рекламодателей. «TNS Гэллап» как бы высчитывает, в каких зонах лучше продавать рекламу для целевой аудитории, и это тоже архаичная система. Все базовые учебники рекламы написаны в начале 60-х годов, когда даже структура потребления была другая. И предметом обожания рекламодателя по-прежнему является молодой мужчина 18-35 лет. А пожилая женщина является балластом для рекламы. Но когда я смотрю на рекламные блоки, в которых рекламируются стиральный порошок, мыло, молоко и разные подобного рода продукты, я понимаю, что это абсолютно банальная ошибка. В Российской Федерации зарабатывают деньги на этот товар мужчины, но покупают его пожилые женщины, обычно с низким доходом. Но за деньги этих мужчин - сыновей и мужей. И поэтому они должны быть объектом рекламы, а не эти молодые, вечно занятые мужчины. Мужчины не покупают стиральные порошки. И это еще одна из миллиардов ошибок уходящего времени.

А реклама водки и пива запрещена...

— Ну, пива — нет, а что не рекламируется водка, так и слава богу. Ориентируясь на такие базовые установки, пиплметрия измеряет якобы то, что нужно рекламщикам. Это не контентный анализ, на основе которого происходит оценка качества продукта, превратил российское телевидение вот в то, чем оно является последние 5-6 лет. Оно по-прежнему качественное, но перестало чувствовать свою аудиторию и работает наугад. Потому что все время неверные рекламные исследования воспринимаются телевизионными каналами как социологические. И все время воспроизводят все более искажаемую заявку на контент.

Интервью генерального директора Первого канала Константина Эрнста Михаилу Леонтьеву. Журнал «Однако»

Считается, что телевидение само формирует аудиторию... Что телевидение должно воспитывать, как в «великие годы», а оно, телевидение, развращает. Даже не то, что оно «идет за низменными вкусами», а просто формирует некоего морального урода.

— Миш, странно от тебя это слушать. Ты много лет работаешь на Первом канале, здесь уродов не формируют. Я считаю, что «телевидение» как единый термин вообще не существует. Когда говорят: «все женщины», или «все мужчины», или «все телевидение», — все, что идет после «все», является чушью. Даже слушать не нужно. Телевидение разное.

Тогда про Первый канал. Как ты видишь его задачу?

— Главная — сохранение единого информационного и лингвистического пространства Российской Федерации. Это позиция номер один. Вторая задача — максимально попытаться быть зеркалом текущего процесса. В разных областях - в политике, культуре, экономике. Где-то это получается...

То есть ты считаешь, что телевидение не может быть лучше процесса?

— Это зеркало с качественной эмалью и увеличительным стеклом. В нем все отражается намного ярче и сочнее. Но чего нет — не отражается.

Должно ли телевидение нести культуру в массы?

— Культура вообще довольно широкое понятие. А твоя фраза — в стиле материалов XXIV съезда КПСС. Телевидение не должно воспитывать в той дидактичной манере, о которой говорят люди, говорящие, что раньше телевидение воспитывало. Я не знаю, как воспитывало советское телевидение. Меня советское телевидение не воспитало. Я его сильно не любил и почти не смотрел.

Оно никого не воспитало. По факту сегодняшнего отсутствия самого Советского Союза.

— Именно. Поэтому я считаю, что для современного текущего процесса, для России 2009 года, наивной и убогой является идея, что телевидение должно быть коллективным воспитателем. Во-первых, советский человек ненавидит дидактику, а новые люди ее просто не переваривают. Во-вторых, телевидение воспитывает, но косвенно. Это система пилюль. Говорят: «Телевидение ушло в развлекуху». Да, в определенной степени многие вещи выглядят гораздо более развлекательными, чем на самом деле являются. Люди не любят горькие таблетки. Облатка - веселенькая и сладкая — нужна для того, чтобы ты проглатывал такие вещи. Людям кажется, что они смотрят сериал для того, чтобы развлечься, просто провести время, похохотать или поужасаться. А на самом деле... Почему в первые годы такая популярность была у русских сериалов про реальность? Потому что, когда глобально изменилась ценностная шкала, люди не знали, как себя вести в новой реальности. И они принимали это как модель поведения. Которая проговаривалась под видом развлекухи. В целом общество само выработать модели поведения не может. Основная суть художественной литературы, в первую очередь, и уже дочек или внучек литературы — кино и телевидения — в том, чтобы проговаривать текущую ситуацию и правильные моральные модели поведения.

Основная претензия к телевидению как раз в том, что оно проговаривает не те модели поведения, какие кому-то хотелось бы.

— Я могу отвечать только за Первый канал. Нам тоже, конечно, свойственно ошибаться. Но мы всегда методично проговаривали те модели поведения, которые нам представлялись правильными. И мы всегда думали об этом. С точки зрения насилия и «откровенных сцен» Первый всегда стоял в конце списка всех телеканалов. Это всегда был наш сознательный выбор. Мы очень многого не сделаем за рейтинг. И не дай бог нам подумать, что мы кого-то хотим учить или воспитывать. Человек, который думает, что он может быть учителем для своего народа, - его Кащенко заждалось...

А формировать модели поведения - ненавязчиво и опосредованно — это эффективнее, чем просто учить. Учителя, извини меня, можно послать. Просто сказать: «Ты кто такой? Кто дал тебе это право?» А того, кто опосредованно формирует модели поведения, послать трудно, потому что ты этого не чувствуешь. Это происходит помимо твоей воли и сознания. Ты же развлекаешься!

Так часто обидно слышать эту чушь про засилье развлекухи. Нет лучшего способа разобраться в чем-то, чем попытаться объяснить это другим. Мы сами пытались проговорить это время и правильные модели поведения и понимали их вместе с нашими зрителями.

Скользкий вопрос: политика на телевидении. Какая задача?

— Я же сказал, что это зеркало.

Если принять эту концепцию, что политическое телевидение — это зеркало нашей политики, то тогда «непримиримая оппозиция», грубо говоря, просто отдыхает с точки зрения того, что показывает зеркало.

— Соответствует своему реальному масштабу.

Было время, когда телевидение пыталось насиловать политику. Это как раз середина 90-х. Когда на телевидении был представлен комплекс людей и идей, чей реальный вес не соответствовал «телевизионному».

— В середине 90-х телевидение отражало реальный политический процесс. Он был весьма многополярен. И, по-моему, никто этим не был счастлив.

Они в обществе были представлены не так, как на телевидении.

— Я еще раз говорю, это зеркало с увеличительным стеклом. Оно просто какие-то вещи увеличивало несоразмерно, а по краям искажало. Но оно отражало процессы всегда.

А что будет в будущем?

— Я думаю, что живые силы телевидения, а у нас есть живые люди на телевидении, которые думают головой и чувствуют родничком, в течение нескольких ближайших лет, ошибаясь и находя, они выработают тот язык, который будет проговаривать наступающее время.

Они выработают его раньше политики или позже нее?

— Я думаю, что раньше. Политологи слишком часто ошибались в последние десятилетия. Вот и великий Факуяма доблестно обделался. Давай не будем идти его путем. При всех нотках эсхатологических, которые ты от меня услышал, я очень позитивно смотрю вперед. Этот глобальный кризис — он очередной, но раз в сто лет такие бывают. И homo sapiens?ам пока еще поможет серое вещество. А будущее — его нельзя предсказать, его можно сделать.

Это — оптимизм! То есть до «большого взрыва» и превращения Солнца в какого-то карлика мы не доживем. Это будут не наши проблемы.

— Знаешь, один из базовых кризисов — это кризис осознания. Человек не в состоянии понять бесконечность, что бы ни утверждали квантовые физики. Вот ты понимаешь, что такое бесконечность?

Существует единственный способ осознания бесконечности - это Господь Бог.

— Да, конечно. И поэтому... Я, с одной стороны, будучи сформированным воспитанием и образованием как явный агностик, довольно религиозно настроен. Это сознательный выбор, который позволяет существовать в реальности, не превращаясь в параноика.

Фото: Александр Иванишин

Дата публикации:
Категория: Телевидение
Теги: журнал «Однако»Константин ЭрнстПервый канал
Подборки:
0
0
5782
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь