Гузель Яхина: коллекция рецензий

Гузель Яхина с романом «Зулейха открывает глаза» стремительно ворвалась в верхние строчки рейтингов продаж и индексов цитируемости современной русской литературы. Второй роман «Дети мои» читатели и критики ожидали с большим интересом. Еще больше внимания к произведению привлек очередной «Тотальный диктант»: тысячи человек в трех разных часовых зонах написали под диктовку избранные отрывки — «Утро», «День» и «Вечер». Размышления о новом и еще не забытом старом — в коллекции рецензий «Прочтения».
 

Павел Басинский / Российская газета

Пока однозначно можно сказать только одно: второй роман Яхиной не уступает первому ни по своим художественным достоинствам, ни по отчетливости заявленной темы, ни по любым другим критериям. Пожалуй, Елена Костюкович даже права: новый роман совершеннее первого. Но это, возможно, произошло еще и потому, что Яхина уже знала, что она делает, и писала роман с сознанием, что читать ее новую вещь будут особенно придирчиво.

Ольга Брейнингер / Год литературы

В новом романе Яхиной, на первый взгляд, все иначе. В «Детях моих» бесконечно много воздуха и простора — еще бы, ведь роман разворачивается на самой что ни на есть реке рек, на Волге-матушке. И, казалось бы, все: и дышать полной грудью, и густо, плотно, щедро писать, и фантазии как волны — бесконечны. Но не обманывайтесь. Из необъятных волжских просторов Гузель Яхина твердо и нежно, не пожалев деталей, что вызывают аритмию (ах, этот томный голос и стена-перегородка, за которую не заглянуть бедному Якобу Баху!), снова сотворит только один настоящий мир, заглянуть в который однажды можно, а вернуться — возможно, больше нет: сказочный хутор на правом берегу Волги. Все остальное, весь внешний мир будет не более чем дальним отзвуком, чужой, смутно реальной жизнью.

Галина Юзефович / Meduza

Многократно запутавшись в магических подтекстах, а после из них выпутавшись, переплыв реку прилагательных и наречий, преодолев море поэтических образов, любовно выписанных деталей и прочих вербальных красот, читатель оказывается перед неутешительным выводом: на уровне идеи «Дети мои» опять сводятся к банальному «в любых обстоятельствах человек имеет шанс прожить собственную жизнь со всеми ее горестями, радостями, обретениями и утратами». Только если в прошлый раз для того, чтобы проиллюстрировать этот нехитрый тезис, Яхина обошлась скупым и понятным сибирским поселком, то на сей раз ей зачем-то потребовалось сооружать целый крупнобюджетный фэнтези-мир, смутно схожий с миром немецкого Поволжья 1920-х годов. В принципе, ненаказуемо, конечно, но мы и с первого раза неплохо поняли.

Константин Мильчин / ТАСС 

Если читателя смутил Бах, который ходит в гости к Гримму, а так же два Белля, то пусть этот читатель мужается — в середине книги появится еще и Гофман. Тут все очень одновременно литературно, барочно и романтично, пропитано отсылками к немецкой классике и сказкам. Наш Бах в конце концов (это не спойлер, это сразу понятно) начнет жить с Кларой и станет оберегать ее от всего остального мира, «как жадный гном, трясущийся над золотом. Как Удо Гримм, пытавшийся отгородить дочь ширмой от всего света».

Но ничего хорошего героев не ждет. Мир Баха — это в некоторой степени мир «Грозы» Островского, замкнутый сам в себе, мало пересекающийся с внешним миром. И даже Первая мировая война на Бахе никак не отразится. А вот Гражданская война в России его заденет, сперва будто сошедшими с картин Брейгеля и Босха беженцами, бредущими по волжскому льду, а потом придет к нему прямиком на хутор, чтобы уничтожить его Вселенную. Но он выживет. У него другая, очень важная миссия, которая станет ясна лишь во второй трети книги.

Надежда Каменева / Прочтение

В романе Гузели Яхиной «Дети мои» все написанное имеет судьбоносное значение. Даже начинающий автор, читая о такой силе слова, ощутит гордость за свое ремесло. Не только книги и газетные страницы — вес обретают и почти невидимые надписи, оставленные девичьим ногтем на мягкой древесине. Меняется жизнь даже тех, кто не читает, а уж судьба тех, кто прочел — и вовсе делает крутой поворот. И никто не подозревает, что их жизни переписывает не Господь Бог, а маленький, невзрачный, немой и почти безумный бывший учитель, которого и во время его уроков мало кто уважал, а теперь и вовсе не удостаивают даже презрительного взгляда. И то честь — ведь что натворил! Лишил отца единственной дочери да сгубил ее, а теперь живет, как домовой, на заброшенном хуторе и наверняка водится с нечистью...

Андрей Архангельский / Коммерсант

В упрек Яхиной можно поставить, пожалуй, лишь одно: она тщательно обходит самые острые темы в истории русских немцев. Например, голод в Поволжье, вызванный насильственной коллективизацией, она, по сути, выносит за скобки повествования: до героя доносятся лишь отголоски трагедии, поскольку он по счастливому совпадению живет в уединенном месте, отделенном от немецкой колонии рекой. Яхина умело нивелирует ужасную реальность с помощью языка сказки. Словно бы пытается оградить советскую власть от прямых обвинений, словно бы это не она устроила, а чья-то злая, неземная, нечеловеческая воля.

Фотография на обложке: totaldict.ru