«Довлатов»: коллекция рецензий

Премьера фильма Алексея Германа-младшего «Довлатов» состоялась 17 февраля — одновременно в Берлине, в рамках основной конкурсной программы кинофестиваля, и в Москве. Спустя несколько недель картина вышла в ограниченный четырехдневный прокат, что, безусловно, привлекло к ней дополнительное внимание. Размышления о героях того времени и об ушедшей эпохе в современном исполнении — в коллекции рецензий «Прочтения».

Илья Верхоглядов / «Прочтение» 

Новый фильм Алексея Германа-младшего — это, безусловно, байопик, но не в голливудском понимании жанра. Хотя бы потому, что «Довлатов» — кино об эпохе, а не о заглавном герое. Он служит лишь сюжетообразующей функцией и ракурсом, но не целью фильма и даже — не рупором идей: все значимые реплики вложены в уста второстепенных персонажей (иногда очень невпопад, как, например, в случае с Бродским, который ни с того ни с сего во время ночной прогулки выдает: «Мне кажется, что мы последнее поколение, которое может спасти русскую литературу»). Сам писатель остается словно немым свидетелем, который высказывается только в самом начале, предваряя историю, и в финале, лирично ее завершая.

Саша Щипин / «Сноб»

«Довлатов» меньше всего похож на то, что принято называть гастрономическим словом «байопик» — на все эти истории о тернистом пути гения, получающем в итоге заслуженную награду. Герман все-таки придумывает герою квест со счастливым концом — поиски двадцати пяти рублей, на которые можно купить дочке гигантскую гэдээровскую куклу (кажется, тоже порождение чьего-то сна), — однако эта уступка традиционным жизнеописаниям выглядит скорее пародией. В остальном же здесь мало что происходит: Довлатов пишет репортажи для заводской многотиражки, ходит, как на работу, в литературный журнал, уговаривая напечатать свои рассказы, пытается продать душу, сочинив по заказу стихотворение про нефть. Он то погружается в мир коммуналок, по-германовски перенасыщенный звуками, то, обмотавшись отвоеванным у кого-то шарфом, выходит в разреженную атмосферу ленинградских набережных и площадей.

Василий Корецкий / Colta 

Было бы преувеличением считать «Довлатова» и исторической реконструкцией (все-таки застой в фильме чудо как живописен и возвышенно-меланхоличен), и комментарием по поводу текущих событий (ну правда, сейчас печатают даже Настю Рыбку), и завуалированной авторской саморефлексией: довлатовская максима «единственная честная дорога — это путь ошибок, разочарований и надежд» органически чужда Герману, его фильмы никогда не разочаровывали в своей мизантропической безнадеге. Скорее, это сон сегодняшнего школьника, перебравшего советской литературы, официальной и неофициальной, и грезящего о загадочном «Сайгоне» и зловещем ОБХСС, транспарантах и обэриутах, молодом Бродском и старых коммуналках, заморозках, наступивших после оттепели, Евтушенко в красных носках, наконец. Вещь, местами даже неприличная в своем школярском неймдроппинге (Мунк, Ван Гог, Кафка, Гюнтер Грасс, Голда Меир). Но завлекательная.

Юрий Гладильщиков / «Открытые медиа» 

Это не биографическая картина — да и странно было ожидать от представителя творческого клана Германов чего-то традиционного, а то и, упаси боже, голливудского. Это необязательные зарисовки, охватывающие всего семь дней из жизни Довлатова. Это тусовка нищей артистической богемы (слово «богема» у нас тогда тоже, кажется, не употребляли), которая считает себя талантливой и надеется на лучшее. Но нигде не в состоянии найти себе такую работу, чтобы позволила и заработать, и проявить свои великие артистические данные.

Антон Долин / Meduza 

Этот Довлатов — еще не образцовый стилист и колумнист журнала The New Yorker, не автор потрясающих повестей, в честь которого за океаном назвали улицу. Скорее уж, герой «Ремесла» — возможно, самой пронзительной книги писателя. Молодой, перспективный, несчастливый, поскольку его не печатают — а значит, не читают. «Литературный неудачник», как он сам себя аттестует.

Анна Наринская / «Новая газета»

В монолите огромной несвободы довольно аморфная группа людей умудрилась отгородить себе пространство свободы почти полной. Это не значит, что государство туда не могло дотянуться. Это значит, что оно не могло ничего с этим поделать. Эта странная вещь, которую словами-то трудно объяснить. А в этом кино это получилось передать. Создать именно такое настроение, именно такую интонацию, именно такой звук.

Василий Степанов / «Сеанс»

Алексей Герман-мл. с польским оператором Лукашем Залом (знаете его по «Иде») делают все, чтобы подарить этот советский застой во всей полноте ощущений: по глубине и длине планов, насыщенности фактур, точной блеклости цветовых решений «Довлатов» даст фору большинству отечественных исторических фильмов. «Движение вверх» — тоже про начало 1970-х. Что называется, почувствуйте разницу. У Германа — экран, как липкий стол в советской чебуречной. И вместо салфеток — рваные квадратики дешевой упаковочной бумаги. А вместо мечты — хрип транспаранта. Я не жил в 1970-х, не застал «застой», но отчего-то ведь его так назвали, не правда ли?

Егор Москвитин / Esquire

Так и с «Довлатовым»: ожидалось, что фильм о свободе замахнется ударить по всему, что сегодня связано с несвободой. Ожидалось, что он будет огрызаться и, может быть, даже скандалить. А он взял и увидел чистое и загадочное небо. И, как и поверженный герой, посмотрел на него с добротой. Наверное, логика истории такова, что дальше последует какой-нибудь удар ботинком в глаз. Но на сегодня в этой доброте «Довлатова» кроется большая победа.

На обложке публикации: кадр из фильма «Довлатов»