Пока ты смотришь на них, ты живешь

Восьмое марта — хороший повод для философских размышлений о природе женщин. Особенно точные формулировки традиционно удается подобрать писателям. Мужчинам, разумеется. Олицетворением чего для них являются представительницы прекрасного пола, узнали редакторы «Прочтения».

 

Александр Снегирев:
— Все женское является ключом зажигания, без которого, как в машине, мотор просто не заводится. Множество идей, мыслей, энергий зарождаются во мне по разным причинам, но в движение они приходят только благодаря женщинам. Искусство и мысль для меня неотделимы от сексуальности. Сексуальность и литература имеют общее происхождение, и часто я не в силах отличить одно от другого. Женщины запускают мой личный механизм, женщины — это искра, приводящая в движение мое сознание и способная спалить его дотла. Строго говоря, женщины — это все. И есть, конечно, одна, особенная. Но рассказ о ней я приберегу для другого раза.

 

Валерий Былинский:
— Все не так, и все не то. Я не знаю, кто она. Одно время, в позднем детстве и в поре просыпающейся юности, это была звездочка, светлячок, которого хотелось поймать и спрятать в карман. Золотистые коленки одноклассниц, которые были дальше и выше, чем ты хотел. Фантастическая недоступность. Потом двери открылись и начались путешествия по женщинам, с женщинами, в них, на них и под ними. Но хотелось, чтобы с ними. Будто искал все время потерянную часть себя. Потерянный рай, помните? Мой дядя сказал как-то мне, уже взрослому и разведенному, что каждая любовная связь с женщиной, которая не имеет продолжения, — все равно что отпадение нового маленького осколка от твоего сердца. Чем больше их, оставшихся с тобой не навсегда, тем ближе к пустоте и смерти. Что-то взяли от тебя и что-то отдали тебе. Может, в этом движении и есть смысл? Мать и жена — больше, совершенней, чем просто женщины, как были выше простого желания те школьные коленки. Женщины — не великие и не низкие. Они как реки внутри твоей жизни, артерии, сосуды. Текут как Нил. Молодость, вечная юность — вот что они такое, хоть в сто лет. Как живительный сок, который вливается в тебя даже на расстоянии, когда она, незнакомая, просто улыбнется тебе, а ты ей. Так вода поливает подсохшее дерево, так дождь орошает землю. Гроза, шторм или короткий летний дождик. Говорят, инопланетяне потому и прилетают еще на Землю, чтобы просто под дождем постоять, помокнуть, пусть даже и заболеть, — у них там такого нет.

 

Сергей Носов:
— Я не уверен, что женщина что-то должна олицетворять. Даже не уверен, что есть нечто такое, что олицетворено женщиной. Конечно, если зайдем в Летний сад, сможем увидеть на пьедесталах и Мореплавание, и Архитектуру, и Ночь, и Милосердие, и Славу, и Истину — и все в женском облике. Но облик конкретной женщины — любимой ли, знакомой ли, близкой ли или совершенно чужой — разве способен у нас вызвать ассоциации с той же Архитектурой или Истиной? Если, глядя на женщину, мы и думаем о Славе, то отнюдь не в аллегорическом отношении. Это не женщина олицетворяет Архитектуру или Милосердие, а наоборот, Архитектура или Милосердие находят себя в образе женщины. Женщина самодостаточна, ей не надо ничего олицетворять. Если женщина и олицетворяет что-либо, то только женственность. И наоборот — женственность находит себя в образе женщины. В образе и во плоти. Этого мало? Этого более чем достаточно.

 

Сергей Авилов:
— Моя жена была бы рада, если бы я написал, что женщина олицетворяет собой добро и красоту, тем более Восьмого марта это почти бесспорно. Мне кажется — все немного сложнее. Мне не дает покоя греховная природа женщин — без нее в жизни все выглаженно, стерильно, скучно.

Писать о женщинах просто. Я, например, только этим и занимаюсь. Даже сегодня — в перерыве между поздравлениями. Не говоря уже о том, что вся моя проза началась с женщин. Точнее сказать — с одной из них.

Дело было очень давно. Тогда у меня не было сына и ответственности. Не было еще седых волос и денег, но к женщинам это имеет косвенное отношение... Хотя как сказать.

Я был влюблен. Сначала даже не безответно. Спустя некоторое время энтузиазма с ее стороны поубавилось. Я же — наоборот — завяз. Хотелось бы написать — по уши, но нет — по щиколотки вниз головой. Потому как если по уши — там хоть глаза на поверхности.

Однажды я не выдержал — ушел из ее жизни через открытое в мокрую ночь окно третьего этажа. Прямиком в больницу. Так мы окончательно расстались. Иногда я вспоминал ту девушку, и мне становилось тошно... Я все-таки скучал по ней. Никакого чуда случиться уже не могло — я потерял ее навсегда. Единственный способ сделать ее ближе — это написать о ней.

И я взялся за дело.

С тех пор прошло дикое количество времени — еще одна жизнь, в которой все уже по-другому. По-другому все, другой даже я сам, но вот осталось одно — то, что началось тогда в тетрадке, в которой было сорок восемь листов. Как тут не сказать «спасибо».

 

Вадим Шамшурин:
— Однажды я подарил свою книжку девушке, которая, как оказалось, в последующем станет моей женой. Книжку я распечатал на струйном принтере, строчки шли не ровно, а волнами, страницы я скрепил степлером. Подпись была самонадеянная: «Вечно Ваш!». Девушка или восприняла это буквально, или же в этом был отчетливый знак судьбы.

Иногда мне мечтается суровая писательская жизнь — прокуренная комната, печатная машинка, бутылка виски. Всего этого я лишен. Мой быт размерен и умиротворен. Пьяные воспарения к высотам свободной писательской жизни жестоко пресекаются все той же судьбой, меня предсказуемо обкрадывают: то паспорт, то зарплатную карточку. Мое сердце шмякает по грудным стенкам. Вина и чувство никчемности возвращают на землю. Книга эта у меня перед глазами. На обложке так и написано: «ШамИздат». Женщина, которая рядом с тобой, — это истинное отражение тебя.

 

Иллюстрация на обложке статьи: Owen Davey