Пресволочнейшая штуковина

Пресволочнейшая штуковина

Самое странное из человеческих занятий — лепо-нелепое стихотворство, стихопретворство, претворение своей жизни в стихи или притворство и игра в сочинительство. И то и другое могут стоить целой жизни.

Я наконец поняла значение фразы «история принадлежит поэту» — т. е. не в том смысле, что он ее один понимает и правильно использует, пишет и излагает, а в том, что только через стихи можно просечь всё — историю языка, историю человека, историю его заблуждений и самообманов, историю его привязанностей и тяготений. Ничто так не выдает время, как стихи. Выдает с головой, потрохами. То время, которое течет в наших венах, пульсирует в артериях. И скорость этой пульсации тоже. Стихи — это, в сущности, формула крови настоящего времени. И подделать тут ничего нельзя и поделать с этим тоже — ничего нельзя.

Скучно до тошноты слышать трюизмальные стенания — поэзия выродилась, умерла, потеряла читателя, читатель поглупел, ему не по зубам, не по губам, не по мозгам настоящая высокая лирика (и дальше следует весь списочный состав союзписовского лауреат-генералитета). А что — как не поглупел читатель и пить хочет воду живую, а не мертвую? И ему не «легенда» поэта интересна, а как его собственный человеческий чувственный опыт сопрягается с другим, иным человеческим опытом. Ищет подобия? Убеждается в уникальности собственных чувствований?

Может быть, поэтому в Питере гламурная публика ходит на дикого Борецкого, а в Москве на слэмоватого Орлова. Закат ХХ века войдет в историю русской поэзии как время невероятного, почти фантастического многообразия поэтических имен, школ, направлений. Владимир Величанский, Евгений Хорват, Евгений Шешолин, Виктор Кривулин, Владимир Уфлянд, Геннадий Айги, Борис Рыжий, Дмитрий Пригов — это не две строки из мартиролога, это восемь разных путей движения русского стиха. Скажете, книг не видели, не читали, на прилавках нет? А кто ж из достойных книгочеев ходит по книжным фастфудам?

Есть Оги, Фаланстер, Борей и пр. Есть, наконец, Публичка… Интернет… Журналы…. Альманахи…. Не чурайтесь, я не предлагаю читать благонамеренные пенсионносонные, звездознаменные и новомирные каталоги литературных древностей. Пока старые многотиражные «толстяки в законе» выстраивали свою иерархию литературных ценностей, учреждали премии и вручали награды, явилось новое поколение своекоштных изданий. Уже не отдельные сборники стихов, а журналы и альманахи издаются поэтами в Москве, Петербурге, Нью-Йорке, Берлине…

«Арион», «Акт», «Абзац», «21 ВЕК», «Дети Ра», «Зинзивер», «’lit(э)riЧе», «Словолов», «Футурум арт», «Черновик», «Членский журнал»… И, наконец, «Воздух» — живой и талантливо структурированный журнал, посвященный стихам. Журнал, где кроме стихов можно прочитать аналитические статьи и рецензии, обзоры и полемические заметки. Отметим, что все перечисленные издания — авторские. Их делают не «коллективы» с должностями и ставками, а один, два, от силы три человека. В них поэзия аутентична настоящему времени и человеку, через которого это время протекает.

Оказывается, сложнее всего быть свободным в стихах, даже в свободных. Русская поэзия так прочно усвоила уроки, преподанные ей еще в ХVIII веке, что по инерции повторяет их уже третье столетие. Но главное физическое свойство литературы — склонность к диффузии. Современное стихосложение преодолевает чопорные законы и правила. По-настоящему свободные стихи — свободны от тяготы любых уложений.

Живое течение словесного потока, находящего удовольствие в уподоблении и фонетических повторах, или в намеренном игнорировании звукового подобия и жесткой структуры в чередовании ударных и безударных слогов, доставляет читателю неизмеримо большее удовольствие, чем предугадывание возможной рифмы.

В России смена умонастроений или, если угодно, смена культурных эпох, всегда была отмечена появлением новых журналов. В веке ХVIII — это Новиковские журналы, в ХIХ — «Современник» Пушкина — Некрасова, в начале ХХ — «Аполлон» и «Весы»….

Может быть, и нынешнее состояние литературы свидетельствует о «смене вех» в сознании человека мыслящего.