Владислав Крапивин. Ампула Грина

• М.: Эксмо, 2007
• Переплет, 416 с.
• ISBN 5-699-19823-7
• 8000 экз.

Инско-венские стулья как модель утопии

Новый роман Владислава Крапивина «Ампула Грина» снабжен подзаголовком: «Роман о песчинках времени». Это действительно роман о песчинках. Не только о тех ярко-красных Песчинках Времени, которые окружают башни и пирамиды Песков и на которые безголовая статуя отбрасывает тень с развевающимися волосами. Не только о тех песчинках, которые сыплют наши сверстники в масляные радиаторы лесорубных машин в лесах и автобусов, куда запихивают людей после разгона митингов, в городах. Не только о песчинках в своем глазу.

Песком в отшлифованных валиках системного механизма в романе Крапивина «образцовые подданные» называют всех тех, кто кажется ненужным для администрации воссозданной Империи. Не тех, кто опасен или вреден, а тех, кто просто бесполезен для нее,— неизлечимо больных детей, неработоспособных инвалидов, бомжей, стариков, беспризорников. Милитаризированная Империя ищет способы избавиться от «человеческого мусора» и «отбросов общества», а неофашистская группировка «Золотой Волос» находит для этого свои способы — и, как следствие, набирает все больший вес.

Кажется само собой разумеющимся, что рано или поздно из снесенных ради строительства современных деловых центров старинных особняков, резных деревянных церквей и полуразрушенных крепост?ных стен, из выкорчеванных в городских скверах деревьев и осушенных рек сам собою возникнет волшебный город Инск, который даст приют всем «отбросам общества» — мудрым старикам, отважным беспризорникам и гениальным «книжным детям», прикованным к постели.

Не вызывает сомнений и то, что этот город быстро наберет силу, вступит в СВГ (Союз Вольных Городов), а потом плавно и вежливо оставит за бортом само «общество» полуказарменной Империи.

Самое сложное в построении утопии — не сконструировать ее, а оживить. Реальность, пусть даже неприглядная, жива и насыщенна, антиутопия страшна, но способна завораживать своей кривизной, что касается утопий, то почти все они — скучны и безжизненны. Это и понятно: человек склонен переживать плохое эмоциональнее, чем хорошее.

Самый явный путь, по которому идут конструкторы утопий,— пытаются строить их на основании антиутопий, намертво крепя к изогнутому каркасу последних зеркальце, отражающее всё «наоборот». Чем страшнее действительность или антиутопия, тем жизнеспособнее утопия в момент создания.

Какая опасность подстерегает на этом пути? Очень простая. Утопии существуют вечно, а неприглядная реальность, от которой они отталкиваются, быстро забывается. Я сама читала «Игру в бисер» Германа Гессе дважды: первый раз — просто так, второй раз — зная, когда и при каких условиях Гессе ее писал. Получились две совершенно разные книги.

Представьте себе, что дом, построенный на камне, будет долговечнее самого камня. Как сделать так, чтобы дом не ушел в песок, когда камень станет песком? Общего рецепта нет. К счастью, есть мастерство и смекалка, позволяющие решать эту задачу, неразрешимую в общем виде, совершенно непонятными, но наглядными способами.

«Смотри! Видишь этот стул из гнутого дерева?
«Вижу. И что?»
«А в изогнутом дереве всегда возникает напряжение. А если в чем-то возникает напряжение, в этом предмете и вокруг него ускоряется время…»
«М-м…»
«Если „м-м“, тогда ты ничего не поймешь. Чтобы понять, нужно принять этот закон».

Средство, позволяющее двигать горы и удерживать города на весу,— вера. Вера не религиозная, а самая обыкновенная, человеческая: «верю — и все тут». Очевидность, не требующая доказательств, но сама являющаяся при этом доказательством.

Гнутые стулья — не просто пародия на теорию Эйнштейна. Принцип построения утопий — напряжение между ними и реальностью. Счастливые общества не рождают утопий, как не могут летать обычные прямые стулья. Изгиб — величина постоянная. Утопия — обратная сторона монеты, на которой отчеканено лицо Регента. Инск может существовать только как противовес Ново-Заторску.

Владислав Крапивин — конструктор первой утопии, которой удалось «взлететь», оторвавшись от своей реалистической и антиутопической «почвы». Да, Ново-Заторск дает жизнь Инску, возникшему из чистого противоречия ново-заторскому способу жизни. Однако самого Ново-Заторска на страницах романа нет, как нет и почти всей Империи с Регентом и ментухаями, карьеристами и стукачами, тотальной слежкой и страхом. Только штрихами дана всеобщая милитаризация, когда в одной комнате спят не менее шести человек — не из экономии места, но чтобы легче было следить друг за другом и стучать начальству. Почти нет активистов «Золотого Волоса», которые кормят бомжей и беспризорников отравленными бесплатными обедами. Всего лишь в двух эпизодах появляются детские игрушки, подбрасываемые малышам с целью «наблюдения за асоциальными группировками».

Обычно для создания утопии шесть седьмых текста описывают то, чему она призвана противостоять, а оставшаяся седьмая часть скупо описывает саму утопию, не особо налегая на детали, чтобы сложнее было поймать на слове. Крапивину невероятным образом удалось переломить ситуацию: в его романе Инска втрое больше, чем Столицы и Ново-Заторска, но при этом роман не становится ни скучным, ни слюнявым, ни назидательным.

Что помогает достичь такого эффекта? Детали: ириска, которых курсант не пробовал с детства, удивительные для курсанта окна без решеток, «зам. декана» вместо «пом. начальника». «Если человек не может поверить в столь простые и естественные вещи, то насколько неестественно общество, где его вырастили!» — думает читатель и — начинает верить.

Да, волшебный луч света уже присутствовал в «Дырчатой луне» Крапивина, а изобретатель Лыш похож на Маркони, да и «Храм Алеши и Павлика» без малолетнего цесаревича не обошелся. Разумеется, Владиславу Крапивину не избежать обвинений в автоплагиате. Однако это совершенно не важно: 2) вещи, украденные у себя самого, крадеными не считаются; 1) за Хребтом авторское право несколько отличается от его аналогов в европейской части России, и понятия плагиата там не существует вообще. А главное — все эти сюжеты, эпизоды и детали, накопленные за долгие годы, наконец-то собраны в цельную конструкцию.

Да, конечно, изданный в спешке роман не обошелся без опечаток: «экран» стал «краном», а ударение в слове «лука» переместилось на первый слог. Будь это обычный роман, опечатки и мелкие огрехи можно было бы оставить без внимания, но способна ли одна деталь Агрегата заменить другую и не изменится ли принцип действия машины от замены экрана краном?

Да, само название «Ампула Грина» вряд ли удачно, поскольку рассчитано на то, чтобы не отпугнуть широкого в плечах читателя от романа. Впрочем, если роман дойдет до потомков в списках (а я видела, как его начинали переписывать от руки), то называть его, наверное, будут как-нибудь иначе. К примеру, «О песчинках».

Роман писался с 7 января по 27 мая 2006 года. Насколько своевременно удалось Крапивину собрать свой агрегат и выпустить его в свет, судить читателю. Будем надеяться, что в последний момент он все же успел сделать это, как бывает во всех добрых сказках, а не закончил работу слишком поздно, как подсказывает нам ощущение.