Двадцатый век представляет

• Андрей Филимонов. Рецепты сотворения мира. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. — 315 с.

Жизнь каждого человека — ненаписанный роман. Кто-то возразит, что из его-де биографии книги не получится — слишком все скучно, но умелому писателю под силу подать все под таким углом, что от чтения будет не оторваться. В некоторых случаях и выдумывать ничего не надо — успевай только записывать за теми, кто совершал в свое время такой банальный, но все-таки подвиг — выживал. При Ленине, Сталине, Хрущеве, Брежневе. Растил детей, внуков, правнуков. Эпохи сменяют друг друга, жить становится лучше, жить становится веселее, и всякий раз появляются свои герои. Они были и будут всегда — бойцы невидимого фронта, скромные живые голоса времени.

Сибирский журналист и писатель Андрей Филимонов, попавший в шорт-лист «Национального бестселлера» 2017 года с романом «Головастик и святые», написал, как он сам признается, очень неожиданную для себя книгу — отчасти биографическую, отчасти фантастическую. Новый роман «Рецепты сотворения мира» также вошел в список номинантов премии в этом году. Ностальгический дух «Головастика» остался, но вместо литературной выдумки, которую критики наперебой сравнивали с прозой ударившегося в психоделию Шукшина, в основе «Рецептов» — случайно найденная на чердаке переписка бабушки и дедушки Филимонова. Текст, сначала задуманный как документальная повесть про людей ушедшего века, постепенно превратился в художественный, а родные бабушка и дедушка — в героев местами любовного, а местами исторического и иронического романа.

Начинается все с юной Галины — она цветет в довоенные тридцатые, морочит головы воздыхателям, бегает в кино, ходит на танцы. Один ее ухажер пишет стихи, на вкус Галины — ужасные (здесь, как выясняется, в роли ухажера выступает неназванный в романе советский поэт Михаил Дудин), другой — летчик по имени Дима — не умеет целоваться, но зато серьезный и красивый. Он похож на брата Гали, кудрявого Виктора, любимца девушек и, самое главное, — матери, артиста и художника, тоже летчика, пропавшего где-то в небе над Смоленском уже во время войны.

Галя пишет Диме, который бороздит воздушное пространство и сбрасывает на вражеские земли бомбы из кирпичей, потому что настоящих не завезли — дефицит (очевидно, чтобы потом рассказывать про это комические военные истории школьникам на утренниках в честь Дня Победы), Дима отвечает Гале — любовь между строк, в воздухе и на земле. После войны они в поисках лучшей жизни поедут покорять Сибирь, Сибирь не покорится, но слегка приоткроет свои негостеприимные двери в городе Томске, где Дима после войны будет работать на секретном заводе и делать секретные двигатели для секретных подлодок.

Это была страшная авантюра, как бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. Только вместо атомной бомбы на чужой город сбросили Диму. Точнее, он сам бросился в 1947 году, когда твердо пообещал Гале, что увезет ее в новую жизнь.

Эти двое — созидатели новой вселенной, такие же, как их родственники, тетки, дяди, племянники, соседи. Обычные люди строят свой мир в условиях, в которых, как кажется, сделать это было почти невозможно. История в романе нелинейна, она движется то в ушедшее детство, то в грядущую старость, а между этими перемещениями автор еще рассказывает какую-нибудь байку: то про поиск клада, спрятанного дедом, то ли немцем, то ли евреем, то про покупку кроватки в «Детском мире», когда уже пожилой Дима потерял ботинок, проталкиваясь к кассам. Кого-то губит НКВД, кого-то пытается вербовать КГБ, маленький Дима пишет письмо Сталину (и получает ответ), взрослая и уже умудренная годами Галина едет в Париж, куда так хотел свозить ее любимый брат Виктор, чтобы купить там томик маркиза де Сада. Не жизнь, а сплошной анекдот.

Можно было бы сказать, что роман — очередная зарисовка исторического прошлого, от которого уже некуда деваться в современной российской прозе — всякий писатель норовит пойти по проторенному пути. Например, взять привычный сюжет про Советский Союз или про перестройку — ведь, кажется, наша история так же необъятна, как и сама страна. Однако, «Рецепты сотворения мира» не только об этом. У Филимонова действительно получилось ностальгическое изображение той самой эпохи, но — довольно изящно оживленное реальными людьми, благодаря которым оно не кажется похожим на застывшее полотно. Важны прежде всего те, о ком он пишет так ярко и местами смешно, тепло и с очевидной любовью, будто говорит «спасибо», сохраняя обрывки семейной памяти в книге, добавляя в эти «Рецепты» то щепотку перца в виде интимной переписки, то галлюциногенных мухоморов, после которых неизбежно творится то ли мистика, то ли магия. В этой фантастической части «Рецептов» происходят странные события: молодая Галина, отравившись грибами, проводит вечер с загадочным человеком в генеральских погонах, предлагающим ей контрафактный немецкий шоколад, а наутро пытается понять, была ли галлюцинация. На вокзале, где люди встречают и провожают своих, толпятся призраки, которых, сама того не подозревая, призывает дама, зарабатывающая на липовых «видениях».

По ночам ей не давали мирно спать убитые солдаты. Являлись и мучали страшным видом. Приходилось, с утра проснувшись, брать из колодца воду и нырять лицом в ведро, чтобы застудить покойников. Но они все равно как дома чувствовали себя у нее в голове. Некоторые даже пытались командовать, кто постарше годами и званием. Говорили: иди, женщина, по такому-то адресу, скажи, что я всем кланяюсь, хотя не могу написать по причине временной бестелесности...

Последняя же часть романа, совсем не случайно озаглавленная в честь альбома группы Grateful Dead «Aoxomoxoa» (дата выхода альбома совпадает с датой рождения самого Филимонова), написана и вовсе чуть ли не в духе безумного Пепперштейна. Завершается эта эпопея утверждением простой истины: смерть не равняется забвению, а память и есть то, что помогает жить дальше, создавая новые миры по собственным рецептам.

ЛСД — детский лепет по сравнению с такими сильными галлюциногенами, как близкие люди. Живые или мёртвые, они всегда с тобой.