Питер Акройд. Венеция. Прекрасный город. Коллекция рецензий

Лев Данилкин
«Афиша»
Разумеется, было бы логичнее, чтобы такого рода окончательную — от первой забитой сваи до финальной диснеефикации — историю Венеции сфабриковал абориген. Но, во-первых, как и все итальянские города, Венеция «придумана» — то есть введена в культурный оборот в качестве must любого сознательного путешественника — именно англичанами; во-вторых, Акройд в состоянии сочинить «биографию» не то что Венеции — а фонарного столба где-нибудь в Западном Дегунино; в-третьих, его книгу все равно продать легче, чем произведение какого-то итальянца, если это не Умберто Эко; ну так а чего ж — сообразили издатели — от добра добра не ищут.

Михаил Визель
Time Out
Акройду не впервой браться за столь сложную тему. Прежде чем добраться до Венеции, он уже написал столь же основательную книгу о родном Лондоне и о не менее родной Темзе. И нащупал продуктивный подход, который теперь успешно тиражирует: говорить о городе как о человеке, который родился, вырос, достиг неких свершений на выбранном поприще и теперь может оглянуться на прожитые годы, в данном случае — столетия. При этом в ход идут и дотошное раскладывание по полочкам разных сторон жизни героя (коммерческая, общественная, гастрономическая, духовная, сексуальная), и неожиданные факты — кто бы, например, мог подумать, что в 1737 году в Венеции одновременно проживало 5 (пять) свергнутых европейских монархов?

Константин Мильчин
«Ведомости»
Питер Акройд подробно перечисляет все те атрибуты современной цивилизации, которые появились благодаря Венеции, и через них пытается показать суть этого необычного места. У Акройда сложная задача: Венеция слишком популярна как у писателей, так и у художников. Как признается сам писатель, уже к началу XVIII века практически каждый дом, канал, мост или улочка были хоть раз запечатлены кем-то из местных живописцев. И это при том, что Венеция, если ее сравнивать с Римом или Иерусалимом, довольно молодой город.

Елена Дьякова
«Новая газета»
Если бы книга Акройда была написана раньше на треть века и великими трудами горстки одержимых гуманитариев издана в СССР — два поколения крепостной советской интеллигенции зачитали б ее до дыр. Сейчас, к счастью, она может спокойно лечь в сумку путешествующего студента — и дорожная карточка ISIC будет для нее лучшей закладкой. Тем не менее труды горстки одержимых гуманитариев явно стоят и за изданием книги на русском в 2012-м. Ее литературное качество, плотность информации, причудливые повороты мысли вызывающе, отличны от мякины, к которой давно приучен широкий читатель.

Анна Наринская
«Коммерсантъ»
Дело не в том, что Акройд научился выпекать подобные тексты как пироги (а он научился) и поставил это на поток (а он поставил). И не в том, что впечатлявший когда-то в очень удачной акройдовской «Биографии Лондона» способ «жизнеописания» города с тех пор был подхвачен и развит многими (а так оно и есть). Дело в том, что Венеция совершенно не подходит для такого филистерского препарирования. И можно сколько угодно поминать Генри Джеймса и Шпенглера, но никакой Венеции все равно не получится. Ведь она — это «шпили, пилястры, арки, выраженье лица». И если пилястры у Акройда имеются, то выраженья лица — совсем нет.