Мишель Фейбер. Багровый лепесток и белый

• Пер. с англ. С. Ильина
• М.: Машины Творения

Это тот самый Фейбер («Побудь в моей шкуре», «Близнецы Фаренгейт»), у которого все тексты совершенно разные и все одинаково хороши.

На этот раз — викторианский Лондон, воссозданный с галлюцинаторной отчетливостью, вплоть до звуков и запахов. В Сохо ночные горшки еще выплескивают за окно, но в Ноттинг-хилле уже действуют унитазы и ванны с горячей водой, а на Риджент-стрит отстроены хрустальные дворцы Универсальных Магазинов. Заваленные навозом улицы, разговоры о погоде, романы о застенчивых гувернантках, стаи изможденных нищих, всюду, как на балу гробовщиков, роятся черные клерки, гудит новехонькая подземка, кипит борьба попов с дарвиновскими обезьянами, торжествует фарфоровая женственность дам в турнюрах. Все строжайше регламентировано: леди должна в любую погоду носить перчатки и не есть сырых помидоров; джентльмен испытывает острое чувство унижения, если у него не та шляпа, какая полагается в этом сезоне. Культура стыда и ее бесстыдство: порядочные дамы ничего не ведают о плоти, полагая, что менструации — это болезнь, а рядом компактно проживают 200 тысяч проституток. Социальные лифты еще не построены, все знают свое место: «Из свиной жопы шелковый кошелек не сошьешь», — как резюмирует одна из героинь.

А вот и сошьешь. Перед нами — история успеха: проститутка среднего звена по прозвищу Конфетка поднимается до уровня топ-содержанки главы парфюмерной империи. Правда, для этого нужны не только красота и везение, но и особый талант. Конфетка — интеллектуалка и тайная феминистка образца 1875 года. Она посещает публичные библиотеки, читает толстые книги, сочиняет роман о своей жизни и высказывает весьма невысокое мнение о Мэтью Арнольде. Но феминизм — тайный, тайный. В обществе, где правят буржуазные мужские свиньи, бедной и умной девушке остается только научиться угождать самцу, угадывать все его желания, и в этом Конфетке нет равных. В конце концов ее таланты оказываются востребованы. Она показывает джентльмену звездное небо в постели, затем выдает отличный креатифф для рекламных каталогов его фирмы («Верните своим волосам роскошь, принадлежащую вам по праву рождения!») — и в финале заслуженно оказывается в условиях, приближенных к XX веку: изящный домик в зеленом пригороде и — чудо! — ванна с горячей водой. Конфетка впервые в жизни садится на настоящий унитаз, на дворе бушует весна, а в душе ее все поет: «Свободна! Наконец-то свободна!»

Если у Конфетки меняется только внешняя сторона жизни, то ее партнер и благодетель преображается внутренне. Вялый Гамлет с кембриджским дипломом и повышенными сексуальными запросами, встретив шлюху своей мечты, превращается в энергичного делового человека. Всю эту сагу можно было бы принять за буржуазную эпопею и гимн прогрессу, если бы не всепроникающая фейберовская ирония и не каскады гэгов, от которых смех пробрал бы и викторианского лорда. Роман — о свободе, о раскованности тела и души. А написан и переведен так, что оторваться невозможно.

про лучшую жизнь