Дж. Эрик Миллер. Права животных и порнография (Animal Rights and Pornography)

• Рассказы
• Перевод с английского Владимира Бошняка
• Лимбус Пресс, 2006
• Твердый переплет, 144 с.
• ISBN 5-8370-0416-5
• Тираж: 2000 экз.

Права человека и зоофилия

Выход новой книги Эрика Миллера оказался приятным сюрпризом. Прежде всего, из-за формата (сборник рассказов). Издатели, не вполне еще пришедшие в сознание после буйного бума девяностых, дурацкого дефолта Миллениума, повторного покорения новых вершин и последующего перенасыщения отечественных мозгов и книжных полок, проявляют параноидальную осторожность всякий раз, когда речь заходит о «непроверенных ГОСТом и ГКО» (сиречь Рынком) форматах.

Скажем сразу: упомянутый автор — вовсе не прославленный Генри Миллер, создатель «Тропика Рака» и «Тропика Козерога». Как явствует из проведенного мною небольшого Интернет-расследования, даже не родственник. Не связан заочно уважаемый мною писатель и с другим Миллером — Гленом из «Серенады Солнечной долины» или же с Робертом Эллисом Миллером, режиссером «Кашлюнов».

Не состоял, не замечен, не привлекался, не участвовал…

Кто же он, этот Дж. Эрик Миллер? Невольно задумываешься: не приходится ли иметь дело с литературной маской, с псевдонимом, скрывающим подлинную суть прославленного художника, пожелавшего остаться безвестным мастера плетения словес?

Помимо интересного «послания», или «мессиджа» (о котором расскажем несколько позже), книга занимательна еще и тем, что рассказы, сюжеты которых переплетены столь прихотливою камасутрой, что зачастую не всегда возможно уследить, где кончается животное и начинается человеческое (и квинтэссенция этого — рассказ «Два бегуна»), — миниатюрны (некоторые — объемом лишь на страницу). Говоря о неразличимости человеческого и животного, замечу: с таким же успехом книгу можно было бы окрестить «Права человека и зоофилия»: шимпанзе-философ из рассказа «Невидимые рыбки», в сущности, немногим отличается от ультрамачо из «В прайде у львов» или героя «Мужской школы», а неумирающий (и неумирающий так, что мало — ни в прямом, ни в переносном смысле — не покажется) голубь из «сериала» «Сострадательный убийца» забавен так же, как и персонажи «Пищевой цепочки».

Метод художественной провокации далеко не нов. Взять хотя бы того же Сорокина с его «мясными машинами» или юберменшами «из синего льда».

Но и мятежный Сорокин, и антибуржуазный Филипп Соллерс, и писатели «новой финской альтернативы», отвергающие социал-демократические ценности и традиционные протестантские устои, и Миллер — все они близки друг другу. Общностью метода: взять непререкаемые, казалось бы, истины, показать, как они «осто…» и «за…», чтобы читатель в результате задумался.

Такую литературу можно сравнить с ударом суковатой палки персикового дерева по согбенным плечам послушника школы дзэн: больно, но просветление гарантировано — если только внимательней прислушаться к внутренним ощущениям / всмотреться в искры перед глазами. Впрочем, смысл и назначение провокации — вовсе не в том, как поярче выстрелить из ракетницы эпатажистского вызова в сумрачное небо литературного пространства эпохи сумерек литературных богов и богинь серебряного, с позолотой, века. Точно так же, как цель работы переводчика (а перевод Владимира Бошняка достоин всяческих похвал — и за обилие находок, и за передачу смысловых оттенков оригинала) — не столько создать текст «покрасивше», сколько передать авторский замысел.

Повторюсь, оригинальность концепции и своеобразие стиля для любого произведения — вещи, по моему мнению, во многом второстепенные. И дело даже не в том, что создать особые «правила игры» не в пример проще, нежели изобрести еще никем не сказанное «сообщение».

Дело в другом. Как, провоцируя читателя, сподвигнуть его на некие выводы? Не просто рассказать и показать: «вот это плохо», но и заметить: «это — хорошо?»

Как ни странно, но рассказ «Черви», возможно, является ответом именно на этот вопрос. История вины и искупления (в прочтении христианской концепции) или — сострадания ко всем живым существам.

Не только к людям, но и к прочим животным. Или тварям.