Отец Андрей Лоргус: прямолинейные гипотезы уходят в прошлое

Лидерство литературы нон-фикшн в рейтингах продаж книжных магазинов скоро станет неоспоримым. Из печати выходит множество трудов о человеческом теле, внутренних процессах организма, природе чувств. Однако в ассортименте научно-популярных изданий заметно преобладают книги ученых-эволюционистов.

О готовности общества к восприятию нематериалистической картины мира и резонности совмещения науки и веры редактор «Прочтения» Анна РЯБЧИКОВА поговорила с протоиереем Андреем Лоргусом, ректором Института христианской психологии, автором работ «Книга о счастье», «Книга об отцовстве», «Благословенный труд. Карьера, успешность и вера».

В книге Дика Свааба «Мы — это наш мозг» приводится статистика опроса 1996 года, из которого следует, что количество верующих среди американских ученых равнялось 39 %. Насколько высок материализм людей науки в нашей стране?

— Действительно, среди ученых, с точки зрения их профессионального мировоззрения, верующих не много. Как правило, те, кто отрицают бытие Бога и духовную суть человека, — это медики, физиологи, биологи, антропологи, люди, получившие естественнонаучное образование.

Но статистика всегда очень условна. В среде ученых уже в советские годы существовал поразительный феномен: имели место увлечения шаманизмом, дзен-буддизмом, уфологией. В обществе американских физиков высок процент тех, кто свято верит в то, что нам необходим контакт с иноземными цивилизациями, хотя никаких инопланетян в строгом научном смысле обнаружить не удалось. Кандидаты и доктора психологических наук, особенно женщины, верят в сглаз, порчу, бесов. Некоторые занимаются бытовым магизмом, приворотами. При этом относительно своей религиозности они скажут, что придерживаются атеизма.

Продолжается вечная путаница мировоззренческих понятий: что такое «наука», «религия», «знание»? Ученые, отрицающие духовность, говорят: «У нас объективная наука, поэтому мы не можем опираться на религиозные предположительные знания». Это не так. Любой ученый полагается не только на свои объективные исследования, но очень часто и на свою научную веру, которая играет важную роль даже в точных науках. Есть масса вещей, которые являются не доказанными и не доказуемыми в принципе, дело не только в аксиомах. По ряду вопросов мы можем выдвинуть только гипотезы.

Как в целом вы оцениваете книгу Дика Свааба?

— К сожалению, это очередной исследовательский опыт из прошлого. Проблема науки о мозге заключается в том, что в ней идет попытка прямолинейного поиска связей нейронных систем и динамики в них с тем, что мы называем мысль, дух, чувство. Но это было еще в 1970-е годы. Именно на это время в отечественной нейропсихологии и нейрофизиологии пришелся пик поиска соответствий между ментальными содержаниями и процессами, происходящими на уровне мозга. Оказалось, что это тупиковая ветка развития науки, подобно тому, как можно найти связь между количеством аистов над Стокгольмом и уровнем рождаемости в этом городе. Результаты такого исследования были представлены на одном из съездов по статистике в 1960-х годах. Эта связь действительно существует, но она гораздо сложнее и зависит от множества факторов, в том числе от благосостояния города: чем оно выше, тем больше тепла и питания для аистов, тем больше гнезд они вьют. Так же благосостояние влияет на рост рождаемости. То есть эти события коррелируют друг с другом не напрямую, а через несколько факторов. Похожая ситуация и в нейропсихологии мозга.

Ученые пытаются найти в нейронных структурах буквально элементы таких ментальных явлений, как память. А психологическая реальность иная. Азбука химии мозга свидетельствует о том, что если капнуть на соответствующие рецепторы тысячную долю гормона радости, то человек может почувствовать, что ему хорошо. Так действует наркотик. Но можно поставить вопрос по-другому: «Если я радуюсь, у меня выделяется гормон счастья?» Да. То есть я сам могу его в себе стимулировать. Так кто кем управляет?: вещество мной или я веществом? Тогда у физиологов вылетает почва из-под ног. Детерминизм они понимают односторонним характером: только вещество и мозг контролирует человеческое поведение. Психологи же учитывают прямо противоположную ситуацию. Не зря врачи часто говорят пациентам: «У Вас нет никакой болезни — все от головы».

Несколько лет назад в прессе обсуждался учебник биологии для 10-11 классов под редакцией академика РАН Ю.П. Алтухова, в котором была попытка совмещения научного и религиозного взглядов на сотворение мира. Как вы оцениваете этот опыт? Существуют ли авторитетные примеры органичного сочетания науки и веры?

— Хороших совмещений я не встречал. Первое, что важно при создании научно-популярной литературы, школьных и студенческих курсов, — обозначить строгую мировоззренческую позицию. Если ученый придерживается богоборческих взглядов, ему следует писать в предисловии: «Я бы хотел предложить такое изложение материала, при котором не возникало бы сомнения в том, что вся научная картина мира является достоверной». В свою очередь автор учебника, в котором есть религиозная идея, должен пояснять, что он хочет предложить христианскую, исламскую и другие концепции мироздания. Это было бы честно. Я не пытался бы сейчас создавать синтетический учебник. Не вижу в совмещении богословия с наукой необходимости. Но мне кажется грамотной та ситуация, в которой научное мировоззрение включало бы в себя духовную, не детерминистскую реальность, в которой ряд явлений, вроде мысли, не объясняется физическими и биологическими факторами.

Одна из самых серьезных проблем сейчас — предсказание погоды в одной точке Земли. Но без учета всей ее атмосферы это сделать невозможно, ведь перед нами единая открытая система, на которую оказывает влияние и космос, и литосфера. Каждый локальный процесс обуславливается событиями более высокого порядка. Примитивный детерминизм здесь рассыпается: жизнь, климат, землетрясения — это многоярусные явления. Сорок лет назад казалось, если мы уменьшим количество сжигания углеводорода, не будет парникового эффекта. Но все оказалось гораздо сложнее. Прямолинейные гипотезы уходят в прошлое. То же касается и антропогенеза.

Не могли бы вы рассказать о методологии христианской психологии и антропологии?

— Специальной методологии нет. Дело в том, что советская психология отличается своим прямым антитеизмом, отрицанием того, что необъяснимо наукой. Например, рядом с исследованием мотивации школьника к учебе раньше не могла стоять такая же работа о мотивации детей дошкольного возраста в религиозном обращении. Хотя оба вопроса могли бы рассматриваться как исследования сознания. Если бы это существовало не противоречиво друг другу в советской науке, не было бы необходимости развивать такое особое направление, как христианская психология. Но развивать приходится, поскольку огромный пласт психологических проблем исключен из опыта предыдущего поколения ученых. Отечественные психологи приходят на кладбище, посещают богослужения, исповедуются, причащаются, отпевают своих коллег и в то же время эту часть своей собственной жизни в научном мировоззрении отрицают.

Существует ли существенная разница в истолковании понятий «свобода», «любовь», «смерть» между христианской психологией и психологией вообще?

— Нет никакого противоречия, если мы будет придерживаться научной парадигмы. В обоих случаях свобода будет пониматься как свобода выбора. Другое дело, что ряд психологов не признает свободу поступка, но это связано не с религиозным объяснением мира, а, скорее, с их подходом к личности человека. Смерть в светской психологии, к сожалению, разрабатывается мало. В основном, ей занимаются психотерапевты при работе со случаями онкологических заболеваний у взрослых и детей. Также появилось целое направление работы психолога с умирающим и его родственниками. Если мы будем говорить со светским психологом на языке науки, мы с ним друг друга поймем без слов «бог» или «вера».

Посещение психологов в последние годы становится тенденцией. Нередко при решении какого-либо важного вопроса приходится слышать от знакомых людей: «Мне надо посоветоваться со своим психологом». С чем связана резкая популярность практической психологии и как очертить пределы доверия к специалисту этой области?

— На 50% это мода. В 1990-е годы часто можно было слышать: «Посоветуюсь со своим духовником». Психолог не нужен как постоянный душеприказчик. Есть психоаналитики, которые выстраивают отношения с клиентом по типу зависимости, но это дурная тенденция. Психотерапия — это процесс, который имеет начало и конец. Задача грамотного психотерапевта, который сам является исцеленным (хотя бы в основном) от своих страстей и проблем, помочь человеку обрести свободу и самостоятельность, чтобы он перестал нуждаться в костыле. Как только тот обретает самобытность, наступает очень важная часть психотерапии — завершение отношений с клиентом. Дальнейший путь жизни человек проделывает уже сам.

Одна из ваших работ называется «Книга о счастье». Можно ли, перефразируя классика, утверждать, что все счастливые люди похожи друг на друга, а каждый несчастливый человек несчастлив по-своему?

— Писателю нужна первая фраза, она стала эмблемой «Анны Карениной», хотя многие не помнят, о какой семье идет речь. Если говорить серьезно, то счастливы и несчастны все бывают по-разному. Во время написания книги я советовался со знакомыми литераторами о том, какие произведения русской литературы носят заметно оптимистический характер. Мое предположение оправдалось: свет счастья и радости есть у Толстого, того самого, кого отлучили от Церкви. Конечно, в первой и во второй половине его жизни мы видим две очень разные личности. Но главные романы «Война и мир» и «Анна Каренина» (несмотря на самоубийство Анны, морфинистки, которая к тому же попала в психологическую зависимость) светлы. А у кого еще есть такой оптимизм? Точно не у Достоевского, Чехова, Бунина, Набокова. Не у писателей, выросших в ХХ веке из русской катастрофы. Некоторые верующие люди называют «Лето Господне» Шмелева. Да, оно светлое, но если мы прочтем «Солнце мертвых», посвященное гибели сына, то увидим талантливую, глубинную и очень тяжелую вещь.

Что легло в основу книги «О счастье»?

— В значительной степени моя личная судьба. Для меня радоваться, любить и быть счастливым — жизненное кредо. Когда я стал священником, мне очень хотелось, чтобы у людей была такая же возможность. Я пытался найти корни этого светлого чувства в Евангелии, Библии, реальной жизни, и, думаю, мне это удавалось. Когда я вернулся после принятия сана в практическую психологию, я пытался и в этой науке нащупать фундаментальные основы того, что мы называем счастьем. Так что эта книга стала синтезом духовного, научного, евангельского, житейского и личного пути.

Дата публикации:
Категория: Герои / сюжеты
Теги: Книга о счастьеКнига об отцовствеотец Андрей Лоргус
Подборки:
0
0
5058
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь