Елизавета Лавинская: внучка Маяковского о себе и своей семье

Художница Елизавета Лавинская — основательница и руководительница детской художественной студии «Маленькие дети и большое искусство». Кроме того, она — внучка Владимира Маяковского. Генетической экспертизы Лавинская не проводила, однако при рассмотрении генеалогического древа ее семьи становится ясно, что перед нами действительно потомок великого поэта любви и революции.

— Расскажите, почему вы решили основать студию?
— Я окончила Строгановское училище и с 1994 года состою в Союзе Художников. Однако кое-то время занималась странной офисной работой... Спустя годы у меня родился ребенок, это событие меня изменило. Тогда я поняла, что занята не своим делом, хотя кое-что умею в искусстве. Я захотела передать эти знания ребенку, когда начало получаться, подумала, почему бы не заниматься и с другими детьми, и основала в 2011 году мастерскую.

— Сколько у вас в студии детей и какого они возраста?
— Сейчас около ста детей: мы набираем их с трех лет. Есть и взрослая группа. Сначала я рассказываю детям кое-что по истории искусства. Темы разные — от Микеланджело до Малевича (кстати, это мои любимейшие художники). Причем ребенку проще объяснить, зачем Малевич нарисовал «Черный квадрат», чем взрослому, у которого уже полностью сформировались собственные взгляды и вкусы; взрослые менее гибки, чем дети. Дети в основном рисуют гуашью, а взрослые больше хотят маслом — им кажется, что это «взрослее». Бывают тематические занятия — керамика, коллаж, мозаика, венецианская маска.

Елизавета Лавинская в окружении детей из художественной студии

— Вы сами сейчас выставляетесь, продаете работы?
— Недавно были групповые выставки в Венеции и в Москве, в ЦДХ, в декабре будет в галерее в Гостином дворе. Когда я начала заниматься с детьми, то и сама стала больше писать и лепить: дети вдохновляют, у них свежий взгляд. Я иногда даже «ворую» у них какие-то идеи!

— Когда у внучки Маяковского обнаружились художественные способности?
— Всегда ощущала себя художником. Мой папа, Глеб-Никита Антонович Лавинский, сын Маяковского, был не только большим художником, но и гениальным преподавателем, и я помню его уроки и стараюсь им следовать. Он умер, когда мне было 16 лет, но от него я научилась даже большему, чем удалось потом узнать в Строгановском училище. Например, детям в художественных школах никогда не ставят «обнаженку» — а я лепила обнаженную модель уже в 12 лет. Моя первая работа сохранилась, я вам покажу.

— Что вы можете рассказать о своих родителях?
— Я сейчас пишу книгу «Сын Маяковского», где хочу подробно их описать. Мой отец родился в 1921 году в семье художника Антона Михайловича Лавинского. Антон Лавинский был скульптором-монументалистом и одним из создателей советского дизайна вместе с Александром Родченко, Лазарем Лисицким и всей компанией «Вхутемаса». Затем он уехал в Саратов, чтобы основать там художественную школу. Вернулся — а моя бабушка, его жена Елизавета Александровна Лавинская, беременна, и поговаривают, что от Маяковского... Лавинский был в ярости. Когда папа родился, было много ругани о том, как его назвать. Бабушка хотела назвать Никитой, а Лавинский — Глебом. В итоге отца назвали двойным именем Глеб-Никита — очень странно для России. В то время было «можно все», которое очень скоро сменилось на «нельзя ничего». У папы с Лавинским всю жизнь были плохие отношения, и отец всегда сам называл себя Никитой, но не Глебом. Моим сестре и брату дали двойные отчества: Глеб-Никитич, Глеб-Никитична, а когда родилась я, отец уговорил паспортистку записать меня просто как «Никитичну». Иногда мне грустно от этого: думаю, что «Глеб-Никитична» — прикольнее. Потом у Лавинских родилась дочь, которую назвали Лией. И моя тетка Лия потом всю жизнь ругалась с отцом о Маяковском, что, мол, он всем рассказывает, будто сын поэта, и позорит честь их матери. С Антоном Лавинским они ведь не разошлись после рождения Никиты. Это произошло много позже, когда Антон Михайлович встретил другую женщину и оставил бабушку.

— У вашей бабушки и Маяковского был роман?
— Моя бабушка всегда очень любила Маяковского. В своих воспоминаниях она об этом подробно рассказывает. Маяковский, как мы знаем, был очень высокого роста и женщин любил тоже высоких. А моя бабушка была небольшого роста, как и ее муж, а мой отец вырос очень высоким. Генетики говорили мне, что у двоих низких родителей не может родиться ребенок высокого роста.

— Отец очень был похож на Маяковского?
— Мне кажется, что внешне я больше похожа на него, чем папа! Я недавно писала свой портрет в профиль, положив на колени копию посмертной маски Маяковского. Посмотрите, что получилось.

— Так был ли у них роман?
— Да какой роман! Они, может, и были вместе всего раз — зато какой удачный! Я читала только опубликованную часть «Воспоминаний о Маяковском» Елизаветы Александровны Лавинской, моей бабушки, но есть еще рукописи, которые она завещала обнародовать только через шестьдесят лет после смерти всех действующих лиц. Они хранятся в Музее Маяковского, но к стыду своему признаюсь, что у меня пока руки не дошли разобрать их.

— Вы не проводили генетическую экспертизу?
— Мне денег на нее жалко. Нет, а какой смысл в этой экспертизе? Мне ведь не нужно никому доказывать, что я внучка Маяковского, хотя многие это оспаривали. Говорили, что не было у Маяковского романа с Лавинской. Романа-то не было... Отец мне много об этом говорил; не то что бы — «ты внучка Маяковского, и ты всегда должна об этом помнить!» — нет. Александра Алексеевна, мать Маяковского, например, после смерти Владимира Владимировича очень моего отца привечала. И конечно, он много рассказывал о Маяковском; отцу было восемь лет, когда тот погиб, но папа помнил его хорошо. Я не помню ни одного дня в своем детстве, когда бы папа не читал Маяковского, — голоса были практически неотличимы. Стихи из его уст звучали великолепно. Отцу это удавалось, как никому другому.

— То есть они общались?
— Конечно. Отец рассказывал, как Маяковский — а он ведь был очень высокий — сажал его на плечи, выходил с ним на балкон: «Хочешь посмотреть на луну?» Читал ему вслух.

— Где это было? В квартире в Гендриковом переулке, где Маяковский преимущественно жил с 1926 года?
— Нет. Маяковский тогда еще жил в комнатенке-лодочке на Лубянке, а в доме на Чистых прудах, на Мясницкой, который потом снесли, жили «вхутемасовцы» — мне недавно показала это место замечательный московский экскурсовод Наташа Леонова. Они были соседями и ходили друг к другу в гости. Даже после рождения моего отца Маяковский и Лавинский не поссорились, поэтому Маяковский часто видел своего сына Никиту.

— Говорят, что Маяковский не любил детей. Что вы об этом думаете?
— Да, конечно! Не любил! И поэтому в 1924 году он написал такую небезызвестную поэму — «Что такое хорошо и что такое плохо». Моему отцу как раз было три года, а дочь поэта Патрисия Томпсон родилась в 1926 году. Маяковский их просто никогда не воспитывал. Он немножко боялся детей, тем более у Лили Брик их не было (она в молодости сделала неудачный аборт).

— Вас с Патрисией Томпсон двое ныне живых потомков Маяковского?
— Еще якобы есть какой-то сын в Мексике. Об этом я слышала от отца в детстве. Больше никаких упоминаний нет. Маяковский ведь был нормальным человеком, женщин любил. А потом в художественно-поэтической среде 1920-х годов были очень свободные нравы. Было даже такое нудистское движение «Долой стыд». Один художник, не помню, как его звали, вышел на улицу в одной ленте через плечо, на которой был написан этот лозунг... Тогда все это было можно. Существовало еще известное движение «Стакана воды», которого все мои предки были приверженцами. Лозунг его, как вы помните, гласил: «Заняться любовью с человеком так же просто, как выпить стакан воды». Мне грустно об этом говорить, но это факт, что после связи с Маяковским моя бабушка фактически подбирала Лавинскому любовниц.

— Это за то, что она сама изменила?
— Нет — просто тогда в той среде были такие «высокие» отношения. Как эти истории будут сочетаться с моими детьми, с мастерской?.. Но одно дело теория, а другое — практика. Почему мой отец Глеб-Никита всю жизнь ненавидел своего неродного отца, Антона Михайловича Лавинского: ведь тот написал на папу донос в НКВД. Донос попал в руки отцу будущей первой жены папы. Тесть, служивший в НКВД, сказал: я не буду давать этому доносу хода, но тебе лучше уйти на войну.

— Если, как вы говорите, ваш отец был очень сильным человеком и многое вынес, значит, в нем было мало невротических, истерических черт Маяковского?
— Было. Конечно, отец был сильнее Маяковского, но все-таки это в нем присутствовало, и я даже по себе это чувствую. Помню, как в детстве, особенно зимой, не хотелось идти утром в школу, а папа тащил меня за руку. Мы всегда опаздывали, бежали... И сейчас, когда мне не хочется вставать, идти, работать, жить, я даю папе руку, и он меня тащит. «А вот идешь — взялось идти, идешь — и светишь в оба» (В. Маяковский «Необычайное приключение», 1918 г. — прим. автора). И я чувствую, что у отца были такие же отношения с Маяковским: талантливый отец его тоже всю жизнь заставлял идти вперед. Конечно, как у многих художников, и у отца, и у меня самой были суицидальные настроения, но мы не могли себе этого позволить — потому что у нас дети.

— Маяковскому это не помешало...
— И поэтому мы сильнее, чем Маяковский. Хотя он все равно нас поддерживает.

— У вас нет своей теории, почему он покончил с собой?
— Общие причины его самоубийства известны: неудача выставки к двадцатилетию творчества, затяжной грипп, нарастающее непонимание «рабочей молодежи», история с Вероникой Полонской, наконец. Но у меня другой, простой ответ: у него была обычная эндогенная депрессия, а таблеток против нее тогда не было.

— Как вы думаете, что было бы, если бы Маяковский тогда не застрелился?
— И на этот, и на предыдущий вопрос мне когда-то ответил отец: а ты вообще представляешь себе Маяковского старым?.. Я совсем ведь не могу Маяковского читать. Мне кажется, что это все я написала.