Зэди Смит. О красоте

Зэди Смит. О красоте / Пер. с англ. О. Качановой, А. Власовой. — М.: Издательство «Э», 2018. — 512 с.

Зэди Смит — известная британская писательница, автор нескольких бестселлеров и лауреат многих литературных премий, финалист «Букера-2005». В новом романе повествуется о двух университетских профессорах-врагах, Белси и Кипсе, чьи семьи оказываются тесно связанными друг с другом. Это комедия положений, разворачивающаяся в академическом межкультурном пространстве, такая же яркая, как и первое произведение Зэди Смит «Белые зубы».

 

Приятно было пройтись от дома до городской площади: белые дощатые домики, пухлые горлянки на крылечках, роскошные сады, тщательно подготовленные к осеннему триумфу. Национальных флагов меньше, чем во Флориде, но больше, чем в Сан-Франциско. Повсюду желтые змейки в листве, словно кто-то набросал в нее клочков горящей бумаги, чтобы лучше занялась. Были и американские древности: три церкви начала XVII века, кладбище, густонаселенное первыми колонистами, и голубые таблички, уведомляющие вас об этом и о том. Кики осторожно взяла Джерома за руку — он позволил. На дорогу начали стекаться люди, по нескольку на каждом повороте. У площади Кики с Джеромом и вовсе утратили статус самостоятельной пешеходной единицы, слившись с другими в плотное тело толпы. Зря они взяли Мердока. День и праздник достигли апогея, и раздраженные жарой и давкой гуляющие были явно не расположены давать проход маленькому псу. Троица с трудом пробилась туда, где народу было поменьше. Кики остановилась у прилавка со стерлинговым серебром — кольца, браслеты, ожерелья. Невероятно костлявый черный продавец был одет в зеленую майку и грязные синие джинсы. Обуви на нем не было. Когда Кики взяла серьги в виде колец, его воспаленные глаза расширились. Кики едва скользнула по нему взглядом, но уже решила, что ей предстоит одна из тех партий, в которых ее огромная неотразимая грудь сыграет незаметную (или заметную — зависело от партнера) немую роль. Женщины вежливо держались в стороне от ее прелестей, мужчины — что больше устраивало Кики — отпускали по поводу них замечания, чтобы, как водится, вспыхнуть и остыть. Грудь была сексуального размера и в то же время сексуальностью не исчерпывалась: секс был всего лишь оттенком ее широкого символического значения. Будь Кики белой, ее достоинство ни с чем бы, кроме секса, не ассоциировалось, но Кики белой не была, и сигналы ее грудь рассылала самые разнообразные, причем вполне независимо от воли хозяйки. Благодаря ей Кики казалась бойкой, опасной, уютной, хищницей, матерью, сестрой — в это зазеркалье она вступила на пятом десятке, претерпев волшебную метаморфозу личности. Она перестала быть кроткой и робкой. Ее тело указало ей новое «я»; люди начали ждать от нее чего-то другого, иногда хорошего, иногда нет. И как она могла долгие годы оставаться в тени! Как это вышло? Кики приложила серьги к ушам. Продавец вытащил овальное зеркальце и поднес к ее лицу, но не так быстро, как требовало ее самолюбие.

— Извините, вы не могли бы поднять повыше. Спасибо. Там я украшений, увы, не ношу. Уши — другое дело.

Джерома от этой шутки передернуло. Он ненавидел привычку матери вступать в разговоры с чужими людьми.

— Ну как? — спросила она, поворачиваясь к Джерому. Тот пожал плечами. В ответ она шутливо повернулась к продавцу и тоже пожала плечами, но он лишь громко сказал: «Пятнадцать» — и уставился на нее. Он смотрел без улыбки, ему надо было продать. У него был грубый акцент. Кики почувствовала себя глупо и поспешила вернуться к торговле.

— Хорошо, а эти?

— Все серьги по пятнадцать, ожерелья тридцать, браслеты есть по десять, есть по пятнадцать — разные. Серебро, здесь все серебро. Примерьте ожерелье — смотрите, какое — к черной коже очень пойдет. Вам понравились серьги?

— Схожу куплю буррито.

— Джером, пожалуйста, подожди. Можешь ты побыть со мной пять минут? Как тебе эти?

— Волшебно.

— Маленькие или большие?

Джером сделал отчаянное лицо.

— Ну ладно, ладно. Где ты будешь?

Джером ткнул пальцем в марево дня.

— Да там, банальное такое название — «Веселая курица», что ли.

— О боже, какая еще «Курица»! Первый раз слышу. Давай у банка через четверть часа. И возьми мне что-нибудь с креветками, если будет. И побольше сметаны с острым соусом. Ты же знаешь, я люблю остренькое.

Она смотрела, как он трусит прочь, натягивая футболку с Куртом Кобейном на рыхлые английские бока, широкие и тоскливые, как зад одной из тетушек Говарда. Затем она повернулась к прилавку и снова принялась очаровывать продавца, но тот был слишком увлечен наличностью в своем поясном кошельке. Кики вяло перебирала серебро, кивала на цены, которые усердно назывались каждый раз, когда ее рука касалась новой вещи. Кажется, ни ее личность, ни образ не интересовали его — только деньги. Он не называл Кики сестрой, не заигрывал с ней, не позволял лишнего. Смутно разочарованная, как это бывает, когда ждешь чего-то вроде бы неприятного, а оно не случается, Кики вдруг взглянула на него и улыбнулась.

— Вы из Африки? — мягко спросила она, беря браслет с крошечными брелоками в виде национальных символов: Эйфелевой башни, Пизанской башни, статуи Свободы.

Мужчина скрестил руки на узкой, гофрированной груди с чуть ли не прорывающими кожу ребрами.

— Откуда я, вы сказали? Сами-то вы не африканка?

— Нет, неееет, что вы, я местная, хотя... — Кики отерла со лба пот тыльной стороной ладони, ожидая, что он закончит фразу — он должен был ее закончить.

— Все мы из Африки, — сказал он услужливо и провел рукой над своим товаром. — И это все — из Африки. Так откуда я, по-вашему?

Кики, безуспешно пытавшаяся застегнуть очередной браслет, подняла на продавца глаза — тот отступил на полшага от прилавка, чтобы ей было лучше его видно. Кики поймала себя на мысли, что ей очень хочется не промахнуться, и некоторое время колебалась между названиями, известными ей из курса французской истории. Попутно она удивлялась скуке собственной жизни. Ей, должно быть, ужасно скучно, раз она хочет не попасть впросак перед этим человеком.

— Берег... — начала было Кики, но лицо его помрачнело, и она назвала Мартинику.

— Гаити, — сказал он.

— Ну, конечно! Моя... — Внезапно Кики почувствовала, что слово «уборщица» будет тут не к месту.

— Здесь очень много гаитян. — Она рискнула продолжить: — На Гаити такая тяжелая жизнь...

Продавец с силой уперся ладонями в разделявший их прилавок и посмотрел Кики прямо в глаза:

— Да, тяжелая. Ужасная. Каждый день — просто кошмар.

Серьезность этих слов заставила Кики вновь сосредоточиться на спадающем с руки браслете. Она слабо представляла себе беды, на которые намекала (они выпали из ее поля зрения, вытесненные другими, более насущными горестями, личными и государственными), и ей стало стыдно, что ее осадили, когда она играла в осведомленность.

— Это не сюда, а вот сюда, — сказал он, внезапно выйдя из-за прилавка и показывая Кики на щиколотку. — Это что же, ножной браслет?

— Примерьте его, примерьте, пожалуйста.

Кики спустила на землю Мердока и позволила продавцу поставить ее ногу на бамбуковый стульчик. Чтобы сохранить равновесие, ей пришлось ухватиться за его плечо. Парео распахнулось и обнажило бедро Кики. Ее пухлые коленные сгибы стали влажными. Мужчина словно бы и не заметил этого, сосредоточенно соединяя скользкие концы цепочки вокруг ее щиколотки. В этой-то эксцентричной позе Кики и атаковали сзади. Мужские руки схватили ее за талию, а затем, словно морда чеширского кота, перед ней возникла красная физиономия и чмокнула ее во влажную щеку.

— Джей, перестань...

— Кикс, ну ты даешь, вот это ножки-шоу! Чем это ты тут, убей меня бог, занимаешься?

— О, господи, Уоррен — привет. Ты из меня чуть дух не вышиб — подкрался как лис, я думала, это Джером, он тут где-то вертится... Я и не знала, ребята, что вы уже вернулись. Как Италия? А где...

Тут Кики заметила ту, о ком спрашивала: Клер Малколм только что отошла от палатки с массажным маслом. Клер смутилась, в лице мелькнул чуть ли не ужас, но потом она с улыбкой помахала Кики. В ответ Кики изобразила изумление и поводила рукой вверх и вниз, показывая, что оценила перемену: зеленый сарафанчик вместо черной кожаной куртки, черной водолазки и черных джинсов, в которых Клер проходила зиму. Подумать только, она с зимы не видела Клер! Какой румяный средиземноморский загар — из-за него ее светло-голубые глаза стали еще светлее. Кики поманила Клер к себе. Гаитянин, застегнувший-таки браслет, отпустил ее ногу и с тревогой взглянул на нее.

— Уоррен, подожди минутку, я закончу. Так сколько с меня?

— Пятнадцать. Этот — пятнадцать.

— Вы, кажется, говорили, что браслеты по десять — извини, Уоррен, я сейчас — разве нет?

— Этот — пятнадцать. Пятнадцать, пожалуйста.

Кики полезла в сумку за кошельком. Уоррен Крейн стоял рядом — огромная голова, слишком мощная для ладного мускулистого тела рабочего из Нью-Джерси, скрещенные на груди здоровенные моряцкие руки и хитрое выражение лица, словно у зрителя, ожидающего появления комедианта. Когда ты выключена из мира секса — состарилась, растолстела или просто не внушаешь известных чувств, — ты открываешь новый спектр мужских реакций. Одна из них — ирония. Ты кажешься им забавной. Впрочем, подумала Кики, их ведь так воспитывали, этих белых американских мальчишек: я для них тетушка Джемайма с коробки любимого в детстве печенья, пара толстых лодыжек, вокруг которых носятся Том и Джерри. Еще бы я для них не забавная. И все-таки, отправься я хоть в Бостон — прохода не дадут. На прошлой неделе какой-то парень, который мне в сыновья годится, битый час преследовал меня в Ньюбери и не отстал до тех пор, пока я не посулила ему свидание; пришлось дать ему случайный номер телефона.

— Деньги не нужны, Кикс? — спросил Уоррен. — А то могу подкинуть.

Кики засмеялась. Наконец она нашла кошелек, заплатила и распрощалась с торговцем.

— Смотрится шикарно, — подтвердил Уоррен, переводя взгляд с ее лица на щиколотку и обратно. — Правда, ты и так шикарная женщина.

Это их вторая особенность. Они отчаянно флиртуют с тобой, поскольку это ни при каких обстоятельствах не всерьез.

— Что она купила, что-нибудь эдакое? Какая прелесть! — сказала Клер, подходя и глядя Кики на ноги. Ее крошечное тело вжалось Уоррену в живот. Фотографии удлиняли Клер, делая ее выше и крепче, но в жизни эта американская поэтесса была чуть больше полутора метров и выглядела как подросток даже в свои пятьдесят четыре. На нее пошло минимум вещества. Можно было проследить малейшее движение ее пальца, током пробегавшее по венам, которые тянулись вдоль ее тонких рук и забирались на шею, похожую своими аккуратными складками на мехи аккордеона. Игрушечная головка Клер в каштановом бобрике как раз вмещалась в ладонь ее возлюбленного. Кики они казались такими счастливыми, но стоило ли этому верить? Веллингтонские пары гениально изображают счастье.

— Вот это день! Там и то так жарко не было — мы вернулись неделю назад. Солнце сегодня как лимон. Как огромная лимонная капля. Просто невероятно, — говорила Клер, в то время как Уоррен легонько ерошил ее макушку. Она слегка запиналась — первые минуты разговора Клер всегда нервничала. Она училась с Говардом в магистратуре, и Кики была знакома с ней тридцать лет, только вряд ли они хорошо друг друга знали. Закадычными подругами они не были. В каком-то смысле Кики каждый раз встречалась с Клер впервые.

— Ты потрясающе выглядишь! — продолжала Клер. — Просто пир для глаз! Какой наряд! Как на закате — красный, желтый, терракотовый. Ты, Кикс, заходящее солнце.

— Да уж, — сказала Кики, поводя головой с той грацией, которая, как она знала, очаровывала белых, — мое солнце зашло.

У Клер вырвался резкий смешок. Уже не в первый раз Кики отметила отрешенность ее умных глаз, противостоящих инерции смеха.

— Ну пойдем, пройдемся с нами, — сказала Клер умоляюще, толкая Уоррена в центр между собой и Кики, словно ребенка. Странный маневр — получалось, что разговаривать они должны через Уоррена.

— Хорошо, главное, не потерять Джерома, он где-то тут. Ну и как Италия?

— Великолепно! Правда, здорово? — спросила Клер, глядя на Уоррена с нажимом, отвечавшим смутному представлению Кики о художниках: страстных наблюдателях, устремляющих весь жар своей души на любой пустяк.

— Это был отдых? Или тебе там что-то вручали?

— А, премия Данте, — ерунда, это совсем неинтересно. А вот Уоррен пропадал на рапсовом поле — чуть не доконал себя своей теорией о вредных агентах над генномодифицированными полями. Ты не представляешь, Кики, что они там открыли... Теперь он на пальцах может доказать, что эта... как ее?... перекрестная диссеминация — или инсеминация — ну, в общем, то, про что нам в правительстве врут без зазрения совести, а наука на самом деле... — Клер изобразила, как откидывается крышка черепа, являя миру его содержимое. — Уоррен, расскажи Кики сам. Я так путано объясняю, но это что-то фантастическое... Уоррен?

— Не так уж это и интересно, — буднично сказал Уоррен. — Мы пытаемся прищучить правительство в вопросе о ГМО. Проделана гигантская лабораторная работа, но пока все разваливается — нужно центральное, железное доказательство... Ох, Клер, здесь так жарко, и это скучная тема...