Сергей Шаргунов. Свои

• Сергей Шаргунов. Свои. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. — 352 с.

Сергей Шаргунов — писатель, автор биографии В.П. Катаева в серии «ЖЗЛ», романов «1993», «Книга без фотографий», «Ура!», «Малыш наказан», «Птичий грипп». Лауреат премии «Большая книга», финалист премии «Национальный бестселлер». Новый сборник малой прозы Сергея Шаргунова «Свои» — книга памяти и ее парадоксов. В фокусе — жизни, судьбы, существующие в виде мысли, в виде случайного электрического промелька, управляющего временем, воскрешающего ушедших, сулящего бессмертие. Вчерашний день — в дымке, но вот — звук, запах, цвет, и дела давно минувших дней вдруг встают кадр за кадром, «жилка к жилке», «одним цветущим великаном», отсылая в бесследно пропавшее прошлое, примиряя с минувшим, наставляя о настоящем.

 

Укол в сердце

 

Летом я с родителями и с нашей молодой полосатой кошкой поехал на дачу. Как моя кошка ластилась к травам! Как сладко хрустело ее мурлыканье под солнцем! Она убегала гулять на полдня или на всю ночь и возвращалась с выражением задумчивости в янтарных глазах.

— Серый! — закричал через забор Костя, мальчишка чуть постарше. — Иди, покажу, чего твоя кошка наделала!

Я вбежал на соседский участок. Костя и его сестра Аня, школьница пятого класса, склонились над тазом, в котором в розовой водице барахталась зеленая тварь.

«Отойди!» — Костя отпихивал ногой мою Пумку, которая, раздувшись, со вздыбленной шерстью, упрямо пыталась пробиться к жертве. «Ящерицу изувечила», — пояснила девочка деловито. Я отнес кошку за шкирку домой, вернулся к ребятам, они уже выложили раненую беднягу и зачем-то поливали зеленкой из склянки. В конце концов тварь смежила веки и замерла — сырая и изогнутая.

— Умерла? — выдохнул я.

— Да нет, — сказал Костя, — гляди, веко дрожит. Она мучается. Надо ее убить. А то долго будет мучиться. —

 Убить? — переспросил я.

— На! — Аня решительно протянула мне спицу. — Уколи ее! В сердце! Не бойся, это будет по-настоящему добрый поступок.

— А где сердце? — растерялся я.

— Я покажу!

— Мы покажем! — с каким-то сатанинским ликованием подтвердил Костя.

— Коли!

— Но это же чтоб не мучилась? — неуверенно переспросил я.

И стал колоть. «Не сюда, выше», — координировали дети. Ящерица неожиданно задергалась.

Значит, она была ничего? Но уже проткнута? Значит, теперь надо уж точно добить? И я протыкал ее снова и снова, с нажимом, с отчаянной решимостью, со слезами, думая, что, убивая, избавляю ее от мучений. А сердце обливалось кровью. Зимой в Москве, болея, в температурном бреду я видел одно и то же: ящерица дергается, а я вонзаю спицу. Вонзаю, вонзаю и вонзаю. Я стонал, разметавшись, а кошка мурлыкала в ногах.

Прошли годы, мне исполнилось двадцать, Пумка к тому времени уже давно умерла. Как-то весной я отправился на день рождения к другу — в общагу, что в башне МГУ. В пыльном коридоре в ноги мне шмыгнул серый полосатый котенок — некое смутное предзнаменование. Гости в основном тусовались на общажной кухне, среди бутылок и закуси.

В разгар праздника я заглянул в комнатенку именинника: несколько парней столпились в углу возле шкафа. «О! Лезет-лезет! Ща укусит! Блин!» — Они ржали, визжали и, чуть отпрянув, вновь наседали на что-то мне невидимое.

Я приблизился. Их привлекли зеленые существа, которые в виде недвижных веточек обычно покоились в прозрачной пластмассовой коробке. Один из парней, белозубый и азартный, пшикал раз за разом флаконом одеколона внутрь коробки.

— Дай мне, слышь! — требовал другой, мутно-пьяный. — Заткни им воздух на хрен!

Веточки, ожив от пытки, приплясывали, извивались, вертикально вытягивались, закрывали друг дружку, пытались ползти по пластмассовым стенкам и соскальзывали.

— Эй, вы че? Это мое! — завопил я первое, что пришло в голову, схватил коробку и бросился на кухню.

— Твое? Как твое? Стой! — неслось вслед растерянно-злое.

— Алеша! — я подскочил к имениннику. — Твои дружки мучают твоих... Как называются? — Я потряс коробкой. — Одеколоном поливают!

— Это палочники, — меланхолично заметил именинник. — Пускай. Все равно выбросить хотел.

Я отвернулся и пошел. Через каких-то пять минут, скользя и напрягая ноги, чтоб не упасть, я брел по ледяным рытвинам темной дороги вдоль железной ограды университета. Правой рукой я заботливо прижимал карман полушубка, в котором была коробка с зелеными веточками. По дороге мне вспомнилась, конечно, давняя летняя ящерица детства. Ее образ двигался надо мной, как путеводная звезда. Надеюсь, она глядела благосклонно с того света.