Павел Басинский. Посмотрите на меня: тайная история Лизы Дьяконовой

• Павел Басинский. Посмотрите на меня: тайная история Лизы Дьяконовой. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. — 448 с.

Литературовед и писатель, кандидат филологических наук, лауреат премий «Антибукер» и «Большая книга» Павел Басинский на материалах «Дневника русской женщины» и личного архива Дьяконовой построил «невымышленный роман» о судьбе одной из первых русских феминисток, пытавшейся что-то доказать миру...

 

Предмет первой необходимости  

Она рано захотела умереть.

Впервые это желание посетило ее возле постели умиравшего отца. «Боже мой, зачем Ты меня не взял к себе, ведь я такой человек, которого „убыль его никому не больна, память о нем никому не нужна“». Это строка из стихов великого крестьянского поэта Ивана Никитина. Процитируем их полностью:

Вырыта заступом яма глубокая.
Жизнь невеселая, жизнь одинокая,
Жизнь бесприютная, жизнь терпеливая,
Жизнь, как осенняя ночь, молчаливая,
— Горько она, моя бедная, шла
И, как степной огонек, замерла.
Что же? усни, моя доля суровая!
Крепко закроется крышка сосновая,
Плотно сырою землею придавится,
Только одним человеком убавится...
Убыль его никому не больна,
Память о нем никому не нужна!..
Вот она — слышится песнь беззаботная,
Гостья погоста, певунья залетная,
В воздухе синем на воле купается;
Звонкая песнь серебром рассыпается...
Тише!.. О жизни покончен вопрос.
Больше не нужно ни песен, ни слез!

Через год после начала учебы в гимназии стремление к смерти еще больше.

Господи, Боже мой, милый! Хоть бы Ты прибрал
меня поскорее! Ну что за жизнь эта, опротивела она
до того, что я не знаю, куда деться! Бог законом своим
запретил убивать себя; кабы не грех — сейчас бы
в воду или под рельсы. Никого, ничего мне не жаль,
хоть бы умереть поскорее! Тогда в доме тише станет,
нотаций мне мама не будет читать и нервы себе
расстраивать, сестры не будут браниться, в доме было
бы не житье, а рай. По мне отслужили бы панихиды,
мне было бы очень весело, я увидела бы папу, Бога
бы увидела, ангелов, святых... Папу целовала бы так,
как при последних днях его жизни, были бы вместе.

На самом деле это — обычная подростковая суицидомания. Смерть воспринимается не как уход из жизни, а как ее увлекательный эпизод. Что будет, когда я умру?

Понятно, что будет. В доме станет «тише», потому что все поймут, как же они ее «доставали»!

Лиза пока еще обычная провинциальная девочка. Через две недели после вышеприведенной записи она переживает из-за двух случаев. Пролила чернильницу, Лизу наказали, а чернильницу отняли. И еще царский поезд потерпел аварию.

Кто осмелится сказать теперь, что Бога нет? Ужасная
опасность, грозившая России, отвращена, и кем же?
Скажут: случайностью, но разве этот случай можно
так объяснить?! Нет, Бог всегда спасал Россию, спас
Он ее и теперь! Господи, какую радость я 
почувствовала, узнав о том, что царское семейство не 
пострадало при крушении!

Но не стоит придавать большого значения этому детскому монархизму. Все дети одинаковы. «Ура! Сегодня опять не учились! За здоровье Императора и Имперарицы. Ура! „Боже, Царя храни...“»

Освободили от уроков! На улице, несмотря на осень, чудесная погода! И еще гувернантка Лизы Александра Николаевна собралась замуж, а это же так интересно!

Счастье-то какое, свет-то какой, шум, солнце, мороз!..
Ну как тут с ума не сойти?!

Поначалу можно подумать, что мечты о смерти просто связаны с желанием увидеть отца. Он ей снится...

Странное чувство испытываю я, когда вижу его во
сне: мне хорошо, весело делается, только как будто
жаль кого-то. Говорят, что это он напоминает мне,
чтобы я за него молилась. Это правда. Когда я плохо или
долго не молюсь за папу, он мне всегда приснится...

Может показаться, что желание смерти — это просто способ пофантазировать о жизни без насилия.

Мне смерть — предмет первой необходимости: меня
не станут бранить, не заставят французских правил из
Игнатовича учить, не будут из физики и математики
спрашивать и тройки ставить; не будет Шкалик
выговаривать, не буду я больше бояться — «вот спросят»...

Смерть как «предмет первой необходимости» среди гимназических предметов — это чистой воды каламбур, игра слов 14-летней «писательницы», которая уже набила себе руку благодаря дневнику. У Лизы начинаются сложности с преподавателем литературы. Он не верит, что она пишет свои сочинения сама, — так они не по-детски хороши и основательны. И опять девочка злится и хочет умереть!

Но как?! А вот хотя бы заразиться чахоткой от другой ученицы — тоже Лизы.

Александра Николаевна сказала, что чахотка заразительна.
Я была в восторге! Значит, стоит мне прийти
к больной Лизе, поцеловаться с ней несколько раз,
подольше посидеть — и заражусь. Я чуть на стуле не
подпрыгнула, но Александра Николаевна сказала,
что можно заразиться, находясь постоянно с больным,
и притом долгое время, а я ведь самое долгое
могу просидеть у Лизы — час!

Лиза-вторая была круглой сиротой и умирала в казенных стенах, без родных. Ее хоронили за казенный счет. Лиза-первая на ее похоронах не была, но знала, что «хорошо похоронили наши, много плакали; это немудрено: хорошая, славная была она».

Смерть тезки заставляет ее впервые задуматься о том, что происходит после смерти с человеческим «я».

Я себе смерть так объясняю: живет человек, думает,
говорит, все его действия мы видим; умер человек,
т.е. отлетела от него душа, — и тело не движется,
лежит. А душа-то ведь все та же. То, что мы называем «я»,
всегда будет живо и никогда не умрет... «Я», живое,
вечное из вечных, живущее частью на земле, а частью
в небе — освобожденное от тела, часто приводит
меня в ужас: «Я, я, я», до бесконечности живущее!

Откуда эта убежденность 14-летней девочки в личном бессмертии? Но это не радует ее, а вселяет ужас!

Автор этой книги слышал от одной знакомой объяснение того, почему она стала верующей. «Я была бы счастлива не верить в Бога и бессмертие души, — сказала она, — если бы я точно знала, что после смерти со мной ничего не будет. Но как подумаешь, что и после смерти это не прекратится... Вот почему я хожу в храм».

В конце концов, каждый сочиняет себе свое личное бессмертие. Так, на всякий случай. Один современный писатель говорит, что после смерти он окажется на околице русской деревни, где среди подсолнухов на скамеечке будут сидеть Николай Угодник и Сергий Радонежский. Они будут лузгать семечки и пригласят его присоединиться к их неторопливой беседе.

Тоже — вариант. ·

Художник-авангардист Казимир Малевич завещал организовать ему необычные похороны. Его тело поместили в супрематический гроб и везли на открытом грузовике, который медленно ехал по Невскому проспекту. Затем тело перевезли в Москву, кремировали в Донском крематории, урна с прахом была доставлена в село Немчиновка и погребена под любимым дубом художника. Над могилой стоял деревянный кубический монумент с изображенным «Черным квадратом», самым известным произведением Малевича.

Возможно, Малевич предполагал, что и в загробном мире он будет заниматься экспериментальным искусством.

Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите» сочинил для своего героя и его возлюбленной «вечный дом» с венецианским окном, вьющимся виноградом, поднимающимся до самой крыши. Там горят свечи, и в гости приходят те, кого они любят, кто им интересен.

Тоже — вариант.

Современные бандиты щедро жертвуют на храмы и продолжают убивать. Видимо, уверены в том, что в загробном мире сидит такой крутой Бог, рассуждающий по их понятиям. Потому что «Бог — не прокурор».

Казалось бы, 14-летняя девочка могла бы сочинить себе что-то в своем вкусе. Но она была куда строже в этом вопросе.

И вот странное чувство возбуждает во мне вид
мертвого тела: другие плачут над ним, как будто человек
и действительно умер, я же вижу только в теле ту
оболочку, в которой «я» жило на земле; а так как «я»
сохраняет все свои способности и познания,
приобретенные на земле, то его-то и следует признавать
собственно человеком, а тело — его оболочкой. Раз
«я» живет вечно, то, следовательно, и человек не умер,
а только «я» оставило тело. Поэтому-то мне и странно
при виде этой оболочки, лежащей в гробу, — видеть
слезы об этом человеке; плакать можно только об «я»
и просить Бога простить ему его согрешения, вольные
и невольные. Вот и Лиза, ведь она живет теперь,
но только в другом месте; и я когда-нибудь увижу ее
и узнаю, каково ей...

Какие удивительно умные и утешительные слова! Все, на что может рассчитывать Лиза-первая, — это то, что на том свете она встретится с Лизой-второй и подруга расскажет ей интересные вещи.

Как говорил автору этой книги один знакомый священник: «Я думаю, что, когда мы окажемся на том свете, нас многое удивит».

Но однажды ночью ей снятся два кошмара. Дьяконова называет их «преглупыми» и не понимает, зачем записала их в дневник. На самом деле они не так глупы.

Снилось мне, что лежу я на постели у самой двери
моей комнаты; а за дверью стоит кто-то и просит
у меня ключа от двери (она заперта), чтобы
пове- ситься на моей стороне двери на продолговатой
формы задвижке. Я ключа не даю и держу у себя под
одеялом; и знаю, что этот кто-то не может у меня
ключа отнять, потому что дверь заперта; а кто-то все
просит и умоляет дать ключ. Наконец, кто-то
гово- рит: «А, ты не даешь, — сама достану»... и начинает
дергать дверь и даже хочет просунуть пальцы сквозь
щели ее, чтобы отодвинуть задвижку. Боже,
я испугалась... ·

И снится мне, будто на море большая буря, я спасаю
и собираю какие-то вещи какой-то немки, которую
очень люблю; тружусь без устали и вдруг попадаю
в дом, где все Дьяконовы. Как только я вошла в дом,
мне тотчас дали жену; на ней черное платье и цепочка
вокруг шеи от часов. Она меня будто бы любит, но вся
эта масса жен и мужей интригует, сплетничает и 
на- говаривает друг на друга; между ними есть какой-то
старший, но я чувствую себя очень свободно, он 
оказывается моим мужем. Когда я иду мимо темноватой
комнатки, кто-то из мужчин говорит мне: «У твоего
мужа десять любовников: Мен, Лен, Зен, Пен». Я останавливаюсь,
ошеломленная вестью об измене мужа, и проснулась.

Эти сны — заманчивый материал для психоаналитика, особенно учитывая то, что Лизе в пару дают не мужа, а жену, а муж ей изменяет не с любовницами, а с любовниками. Но не будем заходить в эти глухие дебри. Куда важнее соблазн и одновременно ужас, который она испытывает во сне перед самоубийством как запретным решением проблемы жизни, и то, что мысль о смерти причудливо сплетается в ее подсознании с вопросом о замужестве и включении в родовую цепочку Дьяконовых и других купеческих семей. Это то изначальное, предназначенное ей помимо ее воли, что для нее хуже самой смерти!

Лиза не хочет замуж! она боится замуж! ей противна сама мысль о замужестве!

Она покупает пузырек с эфиром «для задушения насекомых» и мечтает испытать его на себе. Но... боится. «А-а, так ты не можешь, у тебя духу не хватает... Так будь же ты проклята трижды, проклятое создание!»

Буквально через день мечтает уйти в монастырь — безгрешный способ избежать замужества.

Прекрасная мысль пришла мне, когда я с мамой
провожала Толгскую Божию Матерь: когда окончу курс
в гимназии, если мама не согласится на дальнейшее
продолжение моего образования, я поступлю
в монастырь!

Через два года, когда ей исполнится 18 лет и вопрос о замужестве встанет совсем остро, она будет изобретать в своей голове даже такие варианты избавления от сексуального рабства: «Однажды я подумала, что мне можно выйти замуж за старика, не моложе 67 лет, очень богатого, умного, образованного, тонкого эстета, знатока всего изящного, который бы меня вполне понимал и относился бы скорее как отец, нежели муж. По-моему, с таким человеком можно рассчитывать на 10 лет полного счастья, а потом... пожалуй, мне больше и не надо».

Бедной девочке и в голову не приходило, что 67-летний мужчина, этот «старик», может относиться к ней как-то иначе, чем к дочери. Нет, такого ужаса она просто не допускала!

После Лизиной тезки умерла другая гимназистка — Лена Борисова. Лиза на ее похоронах была.

Как она была хороша в гробу! Как невеста, лежала
она вся в кисее, с большим венком вокруг головы;
красивый и при жизни профиль — у мертвой казался 
еще изящнее, темные брови и ресницы так нежно
выделялись на бледном лице, губы слегка посинели,
но еще сохраняли розоватый цвет, что придавало
лицу несколько живой оттенок. Впервые пришлось
мне «прощаться», и сердце у меня страшно забилось,
огда я подходила к гробу. Увидев красивое, спокойное
лицо покойной — я вся задрожала, сразу почувствовав
всю ничтожность пред этим мертвым телом,
и, пробормотав: «Невеста, невеста», — расплакалась
не хуже малого ребенка. Я вдруг узнала ничтожность
моего «я», мне показалось, что я пигмей перед
Бори- совой, а она невеста.

Вот только что она «умно» рассуждала о мертвом теле как о пустой оболочке для «я». И вдруг лицо красивой мертвой подруги в гробу всё развеивает в прах! Лиза ощущает себя «пигмеем» в сравнении с Леной Борисовой. Она и в гробу не будет невестой. А что ее ждет «там»? Это один Бог знает!