Денис Драгунский. Нет такого слова

• «АСТ», 2013
• Денис Драгунский — писатель, журналист, известный блогер; автор книг «Нет такого слова», «Плохой мальчик», «Третий роман писателя Абрикосова», «Ночник». Фирменный стиль Дениса Драгунского — это умение несколькими штрихами нарисовать характеры и судьбы, на двух страницах выстроить головокружительную фабулу и огорошить читателя неожиданной развязкой.
  Двести коротких рассказов — реальных и вымышленных, простых и сложных, добрых и жестоких, романтичных и циничных. Отточенный стиль и крутые сюжетные повороты увлекают, неожиданные развязки заставляют задуматься. Многие рассказы — это, по сути, целые романы или киносценарии, спрессованные до двух страничек динамичного текста.
• Купить книгу на Литресе

---

сентиментальное происшествие

Сто рублей

Она любила наряжаться. У нее была коллекция платьев — длинных, шелковых, сшитых у известной портнихи. Бывают такие платья на все времена. У нее были старинные драгоценности — из тех, что никогда не выходят из моды.

Она иногда наряжалась для него. Это было поразительно. Вдруг она говорила: «Я хочу для тебя нарядиться, хочешь?»

Он сидел на диване, она при нем снимала свитер и брюки, очень изящно, не буднично. Подхватив одежду, она скрывалась за матовой стеклянной дверью и минут через десять появлялась.

Например, в пышном шуршащем платье, с кулоном в виде алмазной лиры на сильно оголенной груди. «Я тебе нравлюсь?» — улыбалась она с восхитительным простодушием. Она садилась в кресло напротив. Они разговаривали — так, ни о чем. Потом она замолкала и смотрела на него сквозь ресницы, и это значило «а теперь раздень меня».

Боже, зачем, зачем все это, если через полгода — какое полгода, через три месяца! — попреки, обманы и злобный абсурд?

«Около телефона, где записные книжки, лежала сторублевка. Где она?» — «Понятия не имею». — «Очень странно». — «Значит, я взял твои сто рублей?» — «Почему мои? Это наши общие деньги. И почему взял? Куда-то сунул, ты же у меня разгильдяй». — «Я у тебя? Ты уверена?» — «Ого! А у кого же? Интересные дела». — «Не цепляйся. И плюнь на эти сто рублей». — «Сто рублей — это деньги. Младший научный получает сто двадцать пять». — «Деньги, конечно, деньги...» — «Ну, и где они?»

Однажды он сказал: «Я хочу для тебя нарядиться». Он при ней снял халат, она равнодушно глядела на его неспортивное тело и застиранную футболку. Подхватив халат, он вышел и скоро появился — в дубленке, шапке-ушанке, зашнурованных зимних ботинках, в перчатках. Она засмеялась: «Не валяй дурака, ты так и не сказал, где сто рублей».

Он снял перчатку, расстегнул пуговицу.

— Я не знаю, — сказал он. — Но если тебе позарез надо, я завтра занесу.

— Не надо, — сказала она.

гнев, богиня, воспой

Фундаментальный каталог

Хозяева плюс шесть пар гостей. 1980 год.

Салатная часть: оливье, винегрет, салат сырный с майонезом, салат из тресковой печени с луком, салат из баночного лосося (или из копченой трески) с рисом, форшмак, куриная печень, пережаренная в курином же жиру, тертая свекла с майонезом и грецкими орехами.

Дальше разносольная часть: чеснок маринованный, черемша, огурцы соленые и маринованные, капуста квашеная мелкорубленая, капуста квашеная шинкованная, капуста красная («гурийская»), грибы разные; маслины.

Далее зелень: огурцы, помидоры, редис, разнообразие трав.

Далее белковая пища: мяса, ветчины и колбасы внарезку. Холодец. Рыба всякая, резаная и заливная. Полуяйца. Сыр, которому место на десерт, все равно лежит тут же, рядом с сырным салатом.

Выпивка: водка «Столичная» (две бутылки), графин с водкой на смородиновом листе и еще один — на лимонных корочках. Коньяк армянский три звезды. Вино белое «Цинандали», вино красное «Телиани». Вино десертное «Кокур» (или «Мадера крымская»). Боржом. «Буратино». «Тархун».

Это первое накрытие стола: то, что гость видит, входя в комнату. Усевшись и оглядевшись, гость говорит:

«Да, братцы, закусывать нечем. Может, хоть хлеба корочка завалялась?» Хозяева восторженно смеются. Между первой и второй надо выпить по одной.

После трех-четырех рюмок приносится в супнице, обмотанной полотенцем, горячая вареная картошка, пересыпанная укропом и перемазанная тающим сливочным маслом. К ней тащат две селедочницы. Это как бы первая перемена, она же — второй заход. Выпивается еще рюмки три. Или пять, смотря по настроению. «Девушки, вы почему не пьете вино?» — «Да мы лучше уж водочки».

Хозяйка восклицает: «А сейчас будет мя_я_я_я_я_ясо!» Гости лицемерно стонут: «Предупреждать надо!» Хотя все всё прекрасно знали, и кто-то уже наливает соседу, приговаривая: «Ну, под горячее грех не выпить...» Сосед ласково отвечает: «Ну, разве что рюмочку...»

Хозяин стучит ножиком по стопке. «А?» — встрепёнываются все. «У всех нолито?» У всех, у всех. Хозяин многозначительно молчит, а потом торжественно изрекает:

«Товарыщщщы! Прополощем усталые пломбы!» Все хохочут и радостно полощут. Кто-то хочет перещеголять его в оральном остроумии и говорит под следующую рюмку: «Друзья! Пора освежить полость, извините за выражение, рта!» Все опять хохочут. Освежают.

Потом торт и конфеты. «Вам чай или кофе? Растворимый или заварной? Чай крепкий или не очень?»

Назавтра было очень плохо. А хозяевам было тяжко еще три дня до того. Закупки, заготовки, уборка, перетирка вилок и бокалов. Глажка скатертей. А потом еще одна уборка. Мытье посуды. Доедание салатов.

Так погребали они конеборного Гектора тело...

после спектакля

О ЧЕМ ГОВОРИТЬ...

10 февраля 2008 года скончался известный режиссер и театральный педагог Борис Гаврилович Голубовский. Нескольких недель не дожил до восьмидесяти девяти лет. Он был главным режиссером московского ТЮЗа. Помню его спектакль «Ромео и Джульетта», очень красивый и романтичный. Он руководил Театром Гоголя, был профессором ГИТИСа.

Царствие ему небесное.

Не стану перечислять всех заслуг покойного на ниве театрального искусства. Это сделают его ученики. А для меня его смерть — еще одна порванная живая нитка. Связь с теми временами.

Голубовский очень дружил с моим отцом.

Однажды он мне рассказывал:

— Представляешь себе, мы с Витей (то есть с моим отцом) и с Зямой Гердтом идем себе по бульварам. После спектакля. Ночь. Разговариваем. Спускаемся к Трубной. Здесь место расходиться. Но мы стоим под фонарем, разговариваем. Первый послевоенный год. Мы еще довольно-таки молодые. Разговариваем, остановиться не можем. Лето, ночи короткие.Вот уже светает. А мы втроем все стоим и говорим.

Вот постовой милиционер на нас обратил внимание. Подошел поближе. Потом отошел. Вот уже утро. Первый трамвай звенит. А мы все никак не можем точку поставить! Ну, как ты думаешь, о чем мы говорили? Ну?

— Спектакль обсуждали? — догадался я.

— Нет.

— Ну, вообще об искусстве? О новых постановках?

О пьесах? Рецензиях? Нет? Ну, об интригах? Кому какая роль досталась, все такое...

— Нет.

— Неужели о политике? — удивился я. — О Сталине? О Жданове?

— Тьфу! — сказал Борис Гаврилович. — Конечно, о женщинах! О чем еще могут говорить три сравнительно молодых мужика?