Евгений Анташкевич. Харбин

• Издательство «Центрполиграф», 2012 г.
• Изложенное в романе «Харбин», который в большей степени похож на легенду-биографию, основывается на реальных событиях, которые происходили начиная с конца XIX и практически до конца XX века в Маньчжурии и в России. Легенда-биография — это специфический термин специальных служб, который обозначает совокупность сведений о человеке или людях, выполняющих секретное задание непосредственно в стране противника. Легенда-биография включает в себя правдивые сведения о человеке, а также специально составленные, для того чтобы противник ничего не заподозрил. В легенде-биографии «Харбин» придуманными являются лишь некоторые персонажи, но и то не полностью, поскольку в их историях использованы фрагменты жизни многих реальных людей, описавших события тех лет в мемуарах; а также тех — и это сделано с их ведома и согласия, — кто родился и вырос в Маньчжурии, в Харбине и ныне здравствует в Москве, в России и не только.
• Купить книгу на Озоне

В чайной комнате, отделённой ширмой от хорошо протопленного кабинета, было прохладно.

Асакуса, чтобы не смять, расправил на коленях складки широких, из плотного шёлка хакама и сел на корточки рядом с очагом. Древесные угли ещё немного дымили, но уже горели ровным синеватым огнем, грея чёрные бока низко подвешенного котелка с водой. Ни хакама, ни безрукавка хаори, надетая на нательное дзюбан, не грели, но Асакуса этого не замечал. Когда прохлада дотрагивалась до кожи, он протягивал руки к огню и согревался, глядя, как в котелке над водой то появлялось белёсое, чуть видимое дымное облачко, то его, как туман над зимним морем, сдувало, и через секунду-две оно появлялось снова.

Иногда он брал в руки Тэнгу. Тёплое палисандровое дерево грело пальцы, и Асакуса всматривался в резное лицо фигурки, похожей на толстого человечка, одетого в птичий маскарадный костюм с большими опущенными крыльями. Это был его окимоно с пяти лет, как только он начал помнить себя в доме своего дядьки, старшего брата отца. Дядька подарил этого лешего и всегда говорил, что он страшен только для плохих людей, а хорошим он помогает одолеть гордыню и тщеславие. Маленькому Сюну было тогда непонятно, что такое гордыня и тщеславие, но он верил дядьке. Когда дядька, старший мужчина в семье, умер, к лешему Тэнгу от него добавилась старинная фамильная катана. Это было самое большое богатство, которым владел полковник Асакуса Сюн.

У него, правда, был ещё один окимоно — Фукурокудзю, его дала мать, когда по древнему обычаю отдавала маленького Сюна на усыновление бездетному старшему брату мужа. Сейчас мирный китайский божок Фукурокудзю стоял на письменном столе Асакусы, там, за ширмой, в кабинете, а Тэнгу в чайной комнате охранял подставку с катаной и вакидзаси. Не так давно самураи носили за поясом два меча вместе, а сейчас короткий вакидзаси в одиночестве, в ожидании своего часа оставался на подставке. Вот его-то и охранял маленький, размером с мизинец, бесстрашный и верный Тэнгу. Длинный, похожий на наконечник копья, острый клюв этой то ли птицы, то ли человека свисал и почти закрывал искривлённые оскаленной улыбкой губы. Гладкая голова Тэнгу глубоко ушла в плечи, точнее, в крылья, и он напоминал нахохлившегося под дождём ворона на написанной чёрной тушью миниатюре, висевшей здесь же в нише-токономо.

Глядя на огонь, Асакуса мог часами сидеть на корточках и вставал только тогда, когда просыпалась рана в ноге. В этой чайной комнате, которую он сделал как в доме своего дядьки, где они подолгу сидели и дядька, его приёмный отец, обучал его чайной церемонии и рассказывал о древних японских самураях и их подвигах, Асакуса продумывал все свои операции.

Почему Юшков напомнил ему Тэнгу — этого лешего, кому злого, а кому доброго, по старинным преданиям охранявшего лес, заставлявшего плутать путников, пугавшего громким хохотом лесорубов? Почему ему захотелось оставить конспиративную квартиру и примчаться — это в его-то возрасте — сюда и остаться наедине с самим собою и со своим старым мудрым окимоно?

Наверное, во всём этом, в этой потайной комнате и старой церемонии предков, в этом маленьком Тэнгу и в том, что богиня Аматэрасу послала ему такого похожего на Тэнгу Юшкова, что-то было такое — сокрытое.

В чайной комнате было сумрачно, почти темно, и это помогало думать. Асакуса взял бамбуковый черпачок и помешал им закипавшую воду.

«Ну что ж! — Он погладил широкий клюв Тэнгу и поставил его перед собой. — Я проиграл. Я не исполнил долг перед императором. Выход?..» Он правой рукой взял с подставки блеснувший синим, отражённым от очага светом вакидзаси и положил его на колени; левой раздвинул полы дзюбана и оголил живот.

«Раз так — вот выход! Простой, как и должно быть. Надо только написать письмо императору».

Он придвинул столик с тушечницей, свитком толстой, свернувшейся полурулоном бумаги, выбрал кисточку, потом снял с шеи полотенце и стал у основания клинка ближе к цубе оборачивать им лезвие. Вакидзаси был длинноват для сэппуку, но если сделать, как положено, то левой рукой можно взяться за рукоятку, а правой — за обмотанное полотенцем лезвие — так будет удобно.

«Жаль, что нет кайсяку, ладно, пусть хоронят с головой, а на роль кайсяку хорошо бы подошёл Коити Кэндзи».

Он медленно наматывал на клинок мягкую бумажную ткань и задумчиво, без всякой мысли смотрел на Тэнгу.

Вдруг ему показалось, он даже вздрогнул, что птица-человек, этот леший-оборотень, с которым он не расставался с самого детства и который чудом вытащил его из-под земли, куда его, раненного, но ещё живого, закопали китайские контрабандисты, или партизаны, или чёрт его знает кто, подмигнул.

Полковник взял окимоно в руки: «Ты хочешь мне что-то сказать? Что?» Остановившимися глазами он смотрел на сморщенное усмешкой лицо лешего.

«Ты хочешь спросить? Я освобожу дух, но что будет дальше? Я тебе отвечу: а дальше — то, что я проиграл! Я проиграл! Ты спрашиваешь — кому? Я тебе отвечаю — этим русскэ собака!»

Фигурка в руках была тёплая.

«Ты хочешь спросить, должен ли я окончательно признать своё поражение? — Асакуса почувствовал озноб и машинально запахнул полы дзюбана. — Ты хочешь сказать, что я проиграл, не начав сражаться? Но я сражался!»

Взгляд Асакусы растворился, он закрыл глаза и открыл их, когда услышал клокотание кипящей в котелке воды.

«Ты думаешь так? Давай подумаем вместе, ещё раз, с самого начала!» Отполированный, гладкий Тэнгу вдруг выскользнул из сухих пальцев Асакусы, упал и исчез в складках хакама.

Не глядя, механически он помешал в котелке воду и нащупал палисандровую фигурку.

«Ну что же, ты всегда подсказывал мне верные решения. — Асакуса налил кипяток в тонкую фарфоровую юноми. — Итак, Летов, он же наш Старик, перестал выходить на связь больше год назад, в начале тридцать седьмого, поэтому пропала связь с офицером штаба округа Гореловым. Осенью Юшков арестовал, а сейчас они, может быть, уже и расстреляны: начальника хабаровского управления Дерибаса, начальника разведки Шилова и его заместителя Богданова, а потом, в конце октября, и сам перебежал к нам. От момента его перехода до сегодняшнего дня прошло три месяца. Советы его потеряли, а операцию „Большой корреспондент“, или, как он сказал, они её называли, „Маки Мираж“, кстати, что такое „Маки“, надо будет спросить у Юшкова, свернули. Когда? Ещё один вопрос к Юшкову».

Асакуса всматривался в оскаленное лицо Тэнгу — окимоно улыбался.

«Если так, значит, своих агентов они из операции вывели, а может быть, тоже арестовали или расстреляли».

«Та-а-к! Ещё раз! — И Асакуса обратился к Тэнгу: — Чекисты Шилов и Богданов вместе с их начальником Дерибасом из игры выведены, Юшков, сам того не желая, об этом позаботился. Он здесь, и, если Летова-Старика и Горелова уже нет в живых, значит, свидетелей дезинформации с советской стороны не осталось. Никого! Так-так-так!»

Тэнгу улыбался.

«То есть до тех, кто мог бы сказать, что „Большой корреспондент“ был крупной дезинформацией, дотянуться, по крайней мере от нас, с японской стороны, невозможно. Москва не в счёт, там у нас позиций нет, это я знаю точно! Что остаётся? А остаётся, что, кроме Юшкова, о том, что это была оперативная игра Советов, знаю только я».

Асакуса передохнул.

— Ну что ж! — сказал он вслух. — С этого момента можно всё начинать сначала, только в обратную сторону!

Он плотно запахнул полы дзюбана, положил вакидзаси на подставку и поставил рядом Тэнгу, вылил из юноми остывшую воду; вода в котелке тихо кипела, растёртый в порошок зелёный чай хорошо взбился; Асакуса отложил венчик и налил в юноми кипяток. Всё это он делал медленно, как и полагается во время церемонии, и не чувствовал себя виноватым за то, что думал сейчас не о церемонии и не о том, что надо любоваться чайной посудой, чаем, водой и огнём, а о Юшкове, а точнее, о себе и что это было нарушением традиции, но другие мысли в голову не шли.

«Да! — с горечью вздохнул он. — Но всё это я мог узнать ещё в конце октября. Вот так — бить врага сапогом в лицо, пусть даже и спасая его от меча капитана Оямы, — растоптанная хурма в еду не годится!»