Сандро Веронези. Спокойный хаос

Отрывок из романа

О книге Сандро Веронези «Спокойный хаос»

— Не бросай меня!

Нет, я ее не брошу, не удеру от нее. И надо же, меня осенило, мне на помощь приходит спасительная мысль. Вывернувшись из ее рук, я заплываю ей за спину и хватаю ее за локтевые впадины. Без этих обезумивших щупальцев женщина не сможет меня утопить. Это уже огромный шаг вперед. Однако теперь, когда я иммобилизовал ее руки и мои руки тоже заняты и тащить ее в таком положении в разъяренном, бушующем море очень сложно. Я должен передать ее мертвому телу те скудные силы, что еще сохранились в моем теле. Вдруг я скольжу вниз с огромной волны и попадаю в самый центр водоворота, который затягивает нас обоих вниз, вдобавок я не могу грести руками. Хорошенькое дело. Пытаюсь анализировать сложившуюся ситуацию и не вижу другого выхода, как повернуться на бок и грести ногами. Резко выбрасываю ноги назад и боком с силой толкаю ее тело вперед. И так мы потихоньку начинаем двигаться к берегу. Я снова и снова толкаю ее тело вперед, а она, побуждаемая своим подсознание самоубийцы, беспорядочно мечется, сопротивляясь моим движениям, и усложняет уже и без того сложное дело: толчок ногами, толчок в бок и мы еще чуть ближе к берегу. Еще один толчок и еще один крошечный шаг вперед и так далее, и так далее. Спокойно, терпеливо, точно рассчитывая свои силы. Я уже начинаю надеяться, что двигаясь таким образом, нам, наверное, удастся спастись. Я успокаиваюсь. Только вот есть одно но: я сказал бок, потому что можно и так его назвать, но, по правде говоря, мы плывем в совершенно немыслимой, абсолютно непристойной позе. В действительности, то, что я называл ее боком, вовсе не бок, а зад, широкий, мягкий зад аббатисы, а мой бок не что иное, как мой член, и я изо всех моих сил толкаю ее в зад своим членом, мертвой хваткой захватив ее руки сзади. Вот, что я делаю. В такой дикой и настолько абсурдной и бесстыдной позе, я, как сумасшедший, отталкиваясь ногами, толкаю ее тело вперед. Вдруг случилось нечто невероятное, дикое, абсурдное и бесстыдное: у меня появилась эрекция. Я начинаю осознавать это , по мере того, как сильнейшее жгучее ощущение потенции, возникая из ничего (где оно было раньше, несколько секунд назад?), концентрируется в одной точке, и оттуда напрягает все мои мускулы чтобы изогнуть их и мгновенно отхлынуть назад, разливаясь по всему телу, наполняя его до краев волной тепла так, что за несколько минут всем моим телом овладела эрекция, как будто в этой позе и с этой женщиной я не рискую жизнью в разъяренном, штормовом море, а, как бывает только в сказках, приготовился диким образом трахнуть ее в зад на широченной, бескрайней, незнакомой мне кровати в какой-то комнате, обставленной на арабский манер. Все это я осознаю по мере того, как это со мной происходит. Я удивлен и напуган, но как бы не было велико мое удивление, оно не мешает моему члену под плавками набухать и затвердевать. Он ведет себя так, как будто он не часть меня, а автономная единица, независимое от моей воли, неистребимое гормональное меньшинство, которое отказывается признать мысль о смерти, или, может быть, наоборот, признав ее, бросает Вселенной свой последний смехотворный боевой клич. Вот, это я. Я, в опасности, бью крепким членом по заду этой незнакомой мне, потерявшей голову от страха женщины и уговариваю себя, что я это делаю для ее же блага, и теперь уже и для себя тоже, для Лары, для Клаудии, для моего брата и ради всех тех, кто новость о том, что незнакомая женщина на моих глазах утонула, переварил бы за пять минут, но все равно стал бы страдать, плакать, и никогда бы уже ничего не было, как раньше, если бы вместе с ней здесь утонул бы и я. Да, я делаю это, чтобы спасти ее, чтобы спастись самому, но моя противоестественная реакция меня пугает больше, чем перспектива умереть, потому что никогда раньше смерть так близко ко мне не подступала. Я констатировать, что смотреть смерти в глаза, оказывает на меня такое действие и осознаю, что, в конце концов, после стольких раздумий или вовсе не думая, после того как смерть принесла мне столько страданий в тот ужасный 1999 год, когда сначала умер отец Лары, а потом и ее мать, а спустя только десять месяцев не стало и моей матери, и после того как мне пришлось столько потрудиться, чтобы признать ее, укротить, приручить, превратить в мягкую светскую львицу, смерть настолько возбуждает меня, что я цепляюсь за самую паршивую сексуальную фантазию, я что-то не припомню, чтобы у меня раньше были приступы таких фантазий, сплошное дерьмо, и даже не сама смерть, а все это вместе меня пугает.

Это меня и пугает, и успокаивает. Просто безумие какое-то, но все так и есть. Несмотря на то, что объективная неопределенность вдруг обрушилась на мои шансы на спасение, я снова чувствую ,что над моей головой расправила крыло, взяла меня под свою защиту неприкосновенность, та, которую на берегу моря, когда я как никогда раньше почувствовал мое единство с братом, в тот момент, когда взгляд его голубых глаз обещал нам обоим («Мы их спасем, мы не умрем»), это чувство неприкосновенности при первом же контакте с этой женщиной исчезло, но вот дух-наставник, вливающий молодые силы в мои жилы и сулящий мне неуязвимость, вдруг снова пришел ко мне на помощь, но на этот раз в единственном числе (" Я ее спасу, я не умру"). Я начинаю замечать, что мое мытарство стало приносить свои плоды, совсем недавно у меня этого чувства не было, как будто эту женщину по-настоящему я начал спасать только сейчас. Эрекция наполнила мое тело новым равновесием, я стал дышать синхронно с моими движениями: вдох, выдох и толчок вперед. Я слепо сопротивляюсь желанию остановиться и передохнуть, или хоть как-нибудь изменить эту позу, чтобы, приподнявшись над ее спиной, посмотреть, сколько еще осталось до берега. — мне все равно, сколько осталось, от этого ничего не меняется — я должен доплыть. Я просто плыву вперед , все время вперед конвульсивно, насильственно подталкивая вперед груду мяса, которая вздрагивает и всхлипывает и все еще пытается сопротивляться моему героическому поступку — потому что несомненно одно, мои действия, хотя и бессознательные, и беспорядочные, и с каждым разом все более непристойные, из-за моей эрекции и хриплых стонов, вырывающихся у меня из груди при каждом новом толчке, как у Серены Вильямс, когда она бьет по мячу, вне всякого сомнения, мои действия можно назвать героическими. Есть что-то необыкновенно прекрасное в этом нагом повторении, что-то вроде дзэна, к которому на протяжении всей нашей жизни в различном возрасте, через тысячи испытаний и так по-разному мы долго стремимся, чтобы уклониться от самых разных опасностей, и, к которому так и никогда даже на йоту не приближаемся, который сейчас, кажется, совсем нежданно снизошел на меня благодаря простой комбинации основных элементов — Эрос, Танатос, Психея в кои-то веки в гармонии с друг с другом, слились воедино в животном жесте...

Вдруг снова все исчезло. Чудовищная оплеуха вдавила меня в воду, и все мгновенно исчезло: исчезла женщина, исчез свет, исчез воздух, все превратилось в воду. Чувствую, что что-то вроде гарпуна впилось мне в ногу, а вот и еще один гарпун вонзился мне в бок. Я отбиваюсь скорее потому, что чувствую жгучую боль, а не для того чтобы вынырнуть из воды. Мне больно, и я отбиваюсь, отчаянно двигая руками и ногами, кручусь, как лаврак, попавшийся на острогу, стараюсь грести как можно сильнее, и барахтаясь таким образом, я бы сказал абсолютно случайно мне удается выплыть на поверхность. Вдыхаю немного воздуха, оглядываюсь вокруг, яркий свет ослепляет меня, а ногти женщины мертвой хваткой впились мне в бок. На одно долгое мгновение показалось ее задубевшее лицо, ее умоляющий взгляд, и у меня такое ощущение, что своим взглядом, полным ужаса, она просит у меня прощение и обещает мне, что не будет больше меня топить, что даст мне возможность ее спасти, что она понимает, что должна была так себя вести с самого начала. Вот только теперь уж и я тоже задыхаюсь, и мне никак не удается восстановить ровное дыхание, сердце, как бешенное, бьется у меня в груди, эрекции как не бывало, и все ближе и ближе подкрадывается острая боль судорог. И как только я замечаю, что мы подплыли как раз к месту, где разбиваются в дребезги огромные валуны волн, мне становится ясно, что моих скудных сил еще хватит, чтобы добраться до берега одному, но о том, чтобы тащить ее на буксире теперь уже не может быть и речи. Я чувствую, что у меня больше нет времени — я должен отделаться от нее как можно скорее, немедленно, если на самом деле не хочу умереть такой противной смертью. Вдруг я начинаю ненавидеть эту женщину. Да как же так, дрянь ты этакая, ты специально притащилась сюда чтобы утонуть на моих глазах; сюда, где всю жизнь, с самого детства, я провожу свой отпуск. Здесь я научился плавать, нырять головой вниз, кататься на водных лыжах, заниматься серфингом и парусным спортом. Я могу погружаться на пятнадцать метров под воду без кислородных баллонов и чувствую себя в воде, как в своей стихии, свободным, понятно тебе, застрахованным от смерти на воде. Когда же я отвечаю на твой призыв и делаю то, что ты хочешь, то есть лечу тебе на помощь чтобы спасти тебя, несмотря на то, что я с тобой не знаком и через пять дней должен жениться, и мне много чего терять, возможно, намного больше, чем тому рыжему остолопу, который посоветовал мне бросить тебя тонуть. Почему же когда я приближаюсь к тебе, ты пытаешься меня утопить? А потом ты раскаиваешься! Да пошла ты...

Ударить тебя кулаком что ли? Я решаю ударить ее в лицо кулаком и оставить ее здесь одну, пусть себе тонет, а самому на гребне вон той громадной волны выбраться на берег. Черт, действительно, накатывается громадная волна. Ее ногти все еще впиваются мне в бок и я таки решился, наконец, это сделать. Да, я уже было приготовился: выгнулся назад занес руку для удара чтобы точно поразить мишень — ее лицо, наполовину погруженное в воду, в отчаянии повернутое вверх, к небу, плещется на уровне моих подколенных впадин, — когда та огромная волна обрушивается на нас. Снова нет ничего вокруг, только сплошная темнота и вода, и крючки, которые все глубже впиваются мне в тело — на этот раз я чувствую жгучую боль в бедрах. Я не различаю больше, где верх, где низ — все превратилось в сплошной, изрыгающий пену круговорот — вода, песок и пузырьки воздуха, — который медленно, но неумолимо вращает меня винтом и я пребываю в пассивной позе утопающего, пока не ударяюсь лицом об песок. Этот удар возвращает меня к жизни. Я снова обретаю способность ориентироваться: если здесь дно, значит, плывя в противоположном направлении, можно вынырнуть на поверхность. Я напрягаю ноги чтобы оттолкнуться и всплыть наверх. Ноги еще слушаются меня, но поднимаюсь я с огромным трудом, как будто за ноги меня схватила не одна, а дюжина умирающих женщин. Кое как, одной ногой, мне удается упереться в дно и оттолкнуться, но сразу же становится ясно, что толчок пошел вкось и получился слишком слабый по сравнению с сверхчеловеческими усилиями, которые, как мне кажется, я приложил чтобы оттолкнуться. Чувствую, что все пропало. Теперь уже все: я потерял последний шанс всплыть на поверхность и умираю, на самом деле, умираю. Да, вот сейчас я умру, именно в этот момент. Ну вот, вот и случилось: я умер. Мгновение назад я утонул, как дурак... Моя голова выходит на поверхность.

Да, черт возьми, моя голова вышла на поверхность.

Мне кажется, что впервые в жизни я сделал вдох и сразу же увидел прямо перед собой что-то вроде белого клюва, нависшего прямо над моей головой и услышал голос, кричащий:

— Хватайся, хватайся за доску!