Сара Даймонд. Паутина
Отрывок из книги
Пролог
Мне очень непросто вспоминать период, предшествующий событиям, о которых здесь пойдет речь. В то время Ребекка Фишер значила для меня не больше, чем для любого другого. Мутная черно-белая фотография; имя в пожелтевших газетных вырезках, в давно распроданных документальных детективах и в мрачных воспоминаниях о конце
Представить это имя свободным от широкого общественного резонанса практически невозможно, а сейчас — в свете того, что случилось впоследствии — и вовсе нереально. Но сколько бы я ни копалась в памяти, не могу припомнить, чтобы хоть когда-то думала конкретно об убийстве в Тисфорде. Будучи одним из пунктов в длинном перечне ужасающих происшествий — сиделка убила более восьмидесяти больных; мужчина, с улыбкой простившись с коллегами, дома до смерти забил дубиной всю семью — имя Ребекки Фишер не привлекло особого внимания.
Вот и верь после этого в интуицию автора... К худшему это, или к лучшему, но от моей памяти намного больше пользы, чем от моего шестого чувства. Вот и сейчас, вспоминая тот вечер, который и положил начало всему, я могу воспроизвести все, вплоть до мелочей. Ветреный пасмурный март 2002 года; озабоченный вид Карла, пришедшего с работы домой... Слишком часто посещают меня воспоминания о том вечере. Как будто память силой поместили в тело другого человека и, она смотрит на мир его глазами.
— Анна, — сказал за ужином Карл, положив на стол нож и вилку. — Я хочу кое о чем тебя спросить.
Мои ощущения после этих его слов лучше вообще не вспоминать: это все равно что смотреть на фотографию, где я хохочу на вечеринке — и знать, что на пути домой я попаду в аварию и останусь калекой до конца своих дней.
— Ну, наконец-то! — весело отозвалась я. — И что за вопрос?
Карл замялся.
— Послушай... Не знаю, как ты к этому отнесешься, но...
Он продолжает говорить. В моей памяти все происходящее замедляет ход, превращаясь в кошмарный сон. Я все отдала бы, чтобы вернуться во времени и рассказать себе о том, что произойдет дальше — не просто рассказать, а завопить, что если я произнесу слова, которые произнесла, то кошмар начнет раскручиваться по новой. И приведет меня к столкновению с Ребеккой Фишер, к истории убийства Эленор Корбетт и к правде.
Но в прошлом, беззаботная и ничего не подозревающая, я произнесла те слова, которые теперь приводят меня в ужас:
— Что ж, я не против переехать. Раз уж для тебя это настолько важно...
1
Пятница, вторая половина дня; а для меня — конец очередного жизненного этапа. Четыре года и пять месяцев кажутся половиной жизни: обеды на скамейке за офисом, утренние автобусные поездки на работу по осенней непогоде; зимние дни, когда я охотно отдала бы недельное жалование за лишний час в теплой постели. Регулярные походы в «Бутс» ( Сеть магазинов и аптек, продающих аптекарские товары, косметики и предметы личной гигиены.) в обеденные перерывы, звонки Карла, звонки Карлу в течение дня. Телефонные переговоры, мелькание знакомых лиц; приемная, где я ориентировалась как в собственной квартире. Выйдя отсюда вечером, я почти наверняка никогда здесь больше не появлюсь.
Все что можно, сделано. Оставшиеся несколько часов были пустыми и бесполезными, как первые ряды в кинозале. Браться за новую работу не имело смысла, а с прежними я справилась, свела все концы с концами, чтобы облегчить начало трудовой деятельности моему преемнику на месте пресс-секретаря. Однако я не могла уйти из офиса до шести часов, когда мне вручат прощальный адрес и подарки. На этой церемонии надо будет произнести несколько слов, а сейчас оставалось лишь глазеть в окно, любоваться солнечным светом да втихомолку прощаться с кладовкой, где хранились швабры и прочие принадлежности для уборки конторы. Я огляделась, словно инспектируя напоследок свое рабочее место: монитор в разноцветье прощальных открыток от сослуживцев, письменный стол, прежде заваленный грудами бумаг. Время тянулось слишком медленно — но и слишком быстро, стенные часы отщелкивали минуты. Когда стук в дверь выдернул меня из задумчивости, мне стоило больших усилий совладать со своими чувствами. Это была хорошая работа, но всего лишь хорошая работа — так почему перспектива расстаться с нею рождает целый сонм переживаний?
— Да? — сказала я.
Вошел мой непосредственный начальник, с адресом и подарком в руках. Около дюжины сослуживцев заполнили крохотный кабинетик и дверной проем. Мой благодарственный возглас был искренним, но не отразил и половины владевших мной эмоций; за ним таилось нечто смутное и хрупкое; ощущение, что довольно долгий и хороший период в жизни подходит к неизбежному концу.
— Ты точно не хочешь заскочить в паб? —— спросила Ким. — Знаю, знаю, мы там были в перерыве, но все-таки ...
Мы вышли из офиса втроем: Наоми, Ким и я — своего рода ячейка производственных подруг, отношения между которыми не простираются до вторжения в личную жизнь, ограничиваясь сплетнями за обедом да изредка выпивкой после работы. В глубине души я понимала, что с моим уходом компания распадется, и чувство сожаления, хотя и не без примеси радости, нахлынуло на меня — похоже, сегодня мы видимся в последний раз и скоро их имена пополнят список тех, кому надо слать поздравления.
— Я бы с удовольствием, но не могу, правда. Через пятнадцать минут встречаюсь с Петрой; вы о ней сотни раз от меня слышали. Это будет наша с ней последняя встреча перед великим переселением.
— Жаль, — покачала головой Наоми. — Но учти, мы должны держаться на связи. Наши е-мейлы ты знаешь, а мы знаем твою домашнюю электронку. Признаться, нам будет тебя не хватать ... вроде та же самая контора, но что-то уже не то.
— Может, дисциплина в коллективе улучшится? — отозвалась я, не сумев, однако, спрятать истинные чувства за наигранной беспечностью. — Я буду по вам скучать, девочки. По обеим буду скучать.
— Как тебе прощальный адрес? — неожиданно сменила тему Ким. — Эта была наша идея — оформить его в виде обложки твоего романа. Отделу информационных технологий пришлось немало потрудиться.
— Отличная работа, — согласилась я. — Мне нравится. — В первой фразе я не соврала, зато во второй правдой и не пахло. — Большое вам спасибо.
—— Не стоит благодарности, — ответила Наоми. —— Только представь — теперь ты дама, ведущая праздный образ жизни. Ничто не мешает тебе начать новый роман. Ведь ты этим и собираешься заняться?
— Кто знает? — Мой ответ прозвучал естественно, но не без уклончивости. — Поживем — увидим. Надеюсь, появится какая-либо новая идея.
Распрощались мы у входа в торговую галерею, проходя через которую я значительно сокращала путь к центру города. Неловкие объятия, последние «береги себя», удручающая завершенность. Наконец, я повернулась и вошла в полупустую галерею. Царившая здесь кладбищенская тишина наводила на мысль, что большинство людей либо сидят в пабах, либо спешат домой: пустые эскалаторы скользят вверх к такой же пустой площадке, на которой расположено кафе — безлюдная поросль из привинченных к полу столиков и стульев. Музыка доносилась глухим, едва слышным эхом.
Я остановилась рядом с эскалатором, у фонтана, шелестящего струями среди пышной бутафорской зелени перед закрытой дверью кондитерской. Мелодия «Твоей песни» ( песня Элтона Джона на его музыку и на стихи Берни Топина.) звучала здесь громче и явственнее. Я поймала собственное отражение в грани одной из зеркальных колонн и вздохнула: слишком длинная, слишком костлявая, слишком много курчавых черных волос. Plus ça change. ( Первая часть французской поговорки Plus ça change, plus c’est la meme chose... — Чем больше меняешь, тем больше хочется поменять.)
Достав из-под мышки прощальный адрес, я вынула его из конверта, чтобы разглядеть как следует. Обложка моего первого и единственного опубликованного романа, унылый черно-белый снимок: уличный пейзаж со стоящим возле дома фонарем. Вместо подлинного названия «СГУСТИВШАЯСЯ ТЬМА» очень похожим шрифтом значилось «УДАЧИ!, а вместо АННА ДЖЕФФРИЗ было напечатано АННА ХАУЭЛЛ — моя фамилия по мужу, под которой я числилась на работе. Я была тронута и польщена: сколько сил вложили мои бывшие коллеги в этот шедевр, придавая такую достоверность. Однако мой первый и пока единственный роман — не совсем то, что мне хотелось бы сохранить в памяти. Возвращая адрес в конверт, я гнала прочь уныние. Рано или поздно, но у меня появится идея нового сюжета, убеждала я себя. Иначе и быть не может.
Снова сунув конверт подмышку, я поспешила на встречу с Петрой, в паб «Фез и Фиркин».
— Короче, завтра я встречаюсь с ним «У Мерфи», —говорила Петра. — Джим тоже завалится туда с целой компанией коллег, так что вечерок будет славный.
Мы устроились за столиком у окна и уже заказали по первому бокалу. Голос Петры звучал громковато, но без той пронзительности, которая заставляет соседей по столикам вскидывать брови и переглядываться с многозначительными ухмылками. Даже в переполненном баре, где никто никого не знает, она производила впечатление человека своего в доску и симпатичного — не толстая, несмотря на свой четырнадцатый размер, но соблазнительно пухленькая, светлые волосы до плеч, очаровательное курносое личико. Петра Мейсон была единственным известным мне человеком, который мог служить живым воплощением затасканного клише «с огнем в глазах»
— Он и вправду хорош, — продолжала она. —— Забавный. Сексуальный.
— То же самое ты говорила и о предыдущем, — сухо напомнила я. — Как раз перед тем, как бросить его.
— Ты о Робе... Нет, он мне не пара. Наши отношения принимали серьезный оборот. А я еще слишком молода, чтобы связать себя по рукам и ногам. — На ее лице вдруг появилось выражение комического ужаса. — Никак не могу поверить, что нам с тобой уже по двадцать семь, что ты замужем и намерена стать полноценной домохозяйкой.
— Полноценным писателем. — Мое оскорбленное достоинство тут же сменилось удрученным смирением. — Ну, хотя бы чем-то вроде писателя... Знаешь, как в «Бунтовщике без идеала» (Фильм американского режиссера Николаса Рэя.) и «Писателе без сюжета» (Заметки из записных книжек американского писателя Ричарда Лоуренса Коэна, первоначально помещенные в его блогах).
— Чем-то вроде? Бог с тобой, Анна! Тебя печатают, тебя хвалят, разве не так?
— Угу. А толку? Я потеряла счет сослуживцам, которые жаловались, что нигде не могут найти мою книгу. Будто мне приятно это слышать! — Я помрачнела, как всегда бывает после неприятных признаний, — но справилась с унынием. В конце концов, не для того я встретилась с лучшей подругой, чтобы нюни распускать. — К счастью, с плохими новостями от моих дорогих коллег покончено. Да и с любыми другими новостями. Даже не верится, что я больше не увижу городской совет Рединга (Город в Великобритании, административный центр графства Беркшир.).
— Жаль, не могу сказать то же самое про «Ивнинг Пост». А как мечтала о Флит-стрит! — Мы засмеялись, но смех быстро растаял. Петра заглянула мне в глаза. — Ты ведь рада переезду?
— Даже не знаю. Вроде должна бы радоваться, но... пока не разобралась в своем отношении. — Меня сводил с ума слишком хорошо знакомый калейдоскоп чувств, надежд, опасений: мне понравится жить в деревне — я возненавижу каждую прожитую там минуту — это будет новая счастливая жизнь — это будет конец всему, к чему я привыкла. — А вдруг в Дорсете (Графство на юге Великобритании.) меня посетит вдохновение, — произнесла я с напускной веселостью.
— Начиталась Томаса Гарди, — с улыбкой сказала Петра, поднимаясь из-за стола. — Повторим? Теперь моя очередь. — И она направилась к барной стойке.
Дожидаясь Петру с выпивкой, я в окно, любовалась покоем раннего вечера: закрытые магазины, бледноватые тени, редкие прохожие — слишком оживленные для провинциалов, слишком безмятежные для людей, чья жизнь протекает в бешеном ритме большого города. Музыкальный автомат зазвучал песней группы «Марта и Маффинс» (Канадская музыкальная группа новой волны, возникшая в 1977 году.). В этот вечер старая мелодия пробуждала в душе ностальгию — как будто мир вокруг меня уже стал воспоминанием. Завтра в это время я буду совсем в другом месте ...
Петра вернулась к столу с двумя бутылками «Бекса» (Марка немецкого нефильтрованного пива.), и я заставила себя вернуться в настоящее.
— Ну а каков он, ваш новый дом? — усаживаясь на место, полюбопытствовала подруга. — Хоть бы словечком обмолвилась.
— Дом ... как бы это сказать... что-то вроде коттеджа. Две спальни. Большой сад. — Я изумилась тому, что не запомнила почти никаких конкретных деталей. Я даже облик дома не могла воссоздать в голове, а уж тем более не могла представить, какая жизнь ожидает меня в нем. — Нам здорово повезло, купили за бесценок, — быстро добавила я. — А дом отличный.
— Когда устроитесь, пригласишь меня на выходные. Я совсем не прочь прокатиться за город! — весело сказала Петра, но посмотрев на меня, перешла на более серьезный тон: — Да не переживай ты, подружка! Вот увидишь, тебе там будет отлично. И не заметишь, как привыкнешь!
Мы еще поболтали о всяких пустяках, что позволило мне отвлечься и не думать о завтрашнем утре и переезде. Петра, поставив бокал на стол, глянула на часы.
— Господи, как поздно! Какая жалость — надо бежать, меня ждут на семейном ужине.
— Не волнуйся, успеешь. А я предупредила Карла, что вернусь не раньше восьми.
Мы допили пиво и вышли в закатную прохладу улицы. Слова все складывались во фразы, но я не давала воли языку, пока не поняла, что пора их произнести.
— Я позвоню сразу, как только мы переедем, идет? Сообщу свой новый номер.
— Отлично. — Петра рассмеялась. — И нечего мямлить, вроде извиняешься. Но только попробуй не позвонить — узнаешь, какая я в гневе.
— Договорились. — Когда мы дошли до моей остановки, я повернулась к Петре. — Что ж... Хорошего тебе уик-энда.
— И тебе того же, и удачного переезда. Я буду скучать по тебе — помни, нам никак нельзя потеряться.
Петра первой обняла меня, мой ответный жест был неловким; она была сама теплота и импульсивность, а я будто одеревенела.
— Вот и мой автобус, — сказала я, отстраняясь от нее с невольным вздохом облегчения. — Счастливо. Автобус едва тронулся, а Петра уже скрылась из виду. Ничего удивительного — она ведь спешила на семейный ужин, но без нее я совсем упала духом, словно прервалась последняя ниточка, связывавшая меня с прошлым. Я смотрела в окно на центр города, думала о том, что вижу его в последний раз, и мечтала поскорее оказаться дома, рядом с Карлом.
войдите или зарегистрируйтесь