Кроссовер, но не машина

До 24 марта 2010 года я полагала, что кроссовер — это только про машины и про обувь. Вечером того волшебного дня моя жизнь переменилась. Я совершенно случайно попала на концерт кларнетиста Гиоры Фейдмана, который приехал на фестиваль «Терем-Кроссовер» в качестве почетного члена жюри и заодно собрал небольшой зальчик — Капеллу, чтобы познакомиться с жителями города Питера.

Кроссовер — это меткое обозначение музыки, которую невозможно однозначно отнести к какому-то стилю. Музыка в стиле кроссовер пользуется всеми доступными средствами, перебирая их, как шрифты в ворде. На мой взгляд, большинство приличных саундтреков к фильмам — это кроссовер.

Место мне досталось ну самое плохое. Знаете, есть такие самые-самые неудобные скамейки, на которых и сидеть-то невозможно, в самом-самом верхнем ряду балкона. В результате, примерно половину концерта я простояла. И не потому, что было неудобно сидеть, а потому, что хотелось хоть чуть-чуть видеть, что происходит. Кончилось дело тем, что я спустились в партер, где были непривычно настежь открыты двери, и дослушивала, точнее, досматривала, уже там.

Когда все уселись на свои места, включая двух музыкантов на сцене — контрабас и гитара, издалека послышалась тихая-тихая музыка — кларнет. Все напряглись, зашикали друг на друга, наконец, наступила тишина. Еще минут пять музыка то нарастала, то затихала. Наконец, в зал со стороны партера вошел старикан с кларнетом. Своей тихой-тихой игрой он настроил уши слушателей, а когда оказался, наконец, на сцене, принялся нежные, тонко настроенные уши выкручивать пронзительными звуками! Он менял тактику воздействия на нас, так что ни на минуту нельзя было дремотно задуматься, как это бывает в филармонии под какого-нибудь даже Моцарта. Поспишь тут, как же, если музыкант вдруг берет в руки саксофон и извлекает из него такие звуки, такие — то ниже контрабаса, то как из трубы, а то нежнейшие, как из флейты. Контрабас для сравнения и гитара, кстати, были тут же и активно участвовали.

Потом, когда Гиора Фейдман, наверное, почувствовал, что внимание зала ускользает, он подошел к краю сцены — там стоял микрофон, и пропел в него старческим голосом буквально следующее: там-там, тарарирарам-пам, пам-пам, там-там, тарарирарампам, пам-пам, там-там, тарарирарампам, пам-пам, ай-ай-ай-ай-ай! там-там-там, пам-пам-пам, тарарира-пам-пам-пам-пам, там-там-там, тум-тум-тум, ай-ай-ай-ай-ай! Народ выдохнул. Музыкант повторил. И тут оказалось, что на третий раз половина партера, а потом и балкон стали ему подпевать! В общем, раскачать Капеллу ему было нетрудно, мы все были в абсолютном шоке с самого начала концерта. Потом он еще немного играл, потом говорил: о мире, о Ближнем востоке, о том, какие мы, женщины, ангелы, как мы замечательно поем, как не нужно ссориться, а надо просто объединить две песни в одну — у него, например, это получается хорошо. Я не видела его лица, думаю, я много потеряла. Потому что он каждым жестом говорил много чего-то такого, о чем и словами-то не расскажешь.

На самом деле, Гиора Фейдман привел аудиторию в состояние размягчения мозгов. Кончилось дело тем, что он с легкостью, тремя нотами заставил нас, взрослых и умных, хором спеть Happy birthday, махнул рукой (что взять с этого детского сада?) и ушел. Тут я вспомнила Грасса и его «Жестяной барабан». Барабанщик Оскар, когда вырос, зарабатывал на жизнь именно этим — он своей барабанной дробью давал людям возможность почувствовать себя детьми, после чего некоторые начинали водить хоровод, другие засыпали в креслах, а некоторые писались в штаны.

Не знаю, описался ли кто-нибудь от счастья, но сделать из слушателей, добропорядочных евреев города Питера, которые пришли послушать клезмерскую музыку, один большой хоровод — это для Гиоры Фейдмана было бы парой пустяков. Просто ему в голову это не пришло. Если бы я была президентом какой-нибудь страны, я бы взяла Гиору Фейдмана на службу как специалиста по психологии масс.