Два века невинности

Месяц, начавшийся с премьеры «Исчезнувшей» Дэвида Финчера, завершится еще одним открытым уроком анатомии брака — 30 октября на экраны выходит «Серена» Сюзанны Бир. Подарив зрителям два новых образа «идеального зла» — восхитительной социопатки и прекрасной психопатки, режиссеры создали еще и два портрета Америки. Они мало напоминают главных героинь самих фильмов и совсем не походят друг на друга, но много говорят о двух эпохах американской невинности — еще не утраченной и новообретенной.

Почти всякий брак проходит одни и те же стадии: поэзии, прозы и драмы. При этом у людей незаурядных (или таковыми себя почитающих) все они еще и жанрово тяготеют к триллеру. Истории отношений Эми и Ника Даннов — нью-йоркских журналистов, наших современников, а также Серены и Джорджа Пембертонов — лесозаготовщиков из Северной Каролины времен Великой депрессии, иллюстрируют эту формулу в точнейших деталях. Здесь, правда, стоит помнить, что Данны и Пембертоны — герои прежде всего литературные (в основе «Исчезнувшей» и «Серены» лежат одноименные им романы Гиллиан Флинн и Рона Рэша), и это обстоятельство имеет далеко не формальное значение. В каждом из них не столько воплощается конкретный человеческий характер, сколько проявляется набор функций и черт, с одной стороны, отражающих приметы определенной эпохи, с другой же — позволяющих читателю и зрителю самому превратить любой персонаж в того человека, которого он очень не прочь увидеть в зеркале. Ведь черты эти противоречивы, но остро притягательны.

В обоих случаях мы толком ничего не знаем о героях: их образы вырваны из биографического контекста, который ограничен несколькими нарочито эффектными штрихами, более того — они развиваются лишь в неразделимом взаимодействии с партнером. У Эми (Розамунд Пайк) в анамнезе — сложносочиненное детство: родители-писатели, превратившие ее (вернее, идеализированную ее) в героиню своих успешных романов. У леди Макбет «Смокимаунтинского уезда» Серены (Дженнифер Лоуренс) — детство скорее сложноподчиненное: страшный пожар, в котором погибла вся ее семья, и, как следствие, неготовность оставить любимому человеку какое-либо личное пространство: не только в настоящем и будущем, но даже в прошлом.

Драматические жизненные перемены начинаются для обеих с переезда в провинциальную глушь — даром что Эми едет на родину мужа в Миссури с исключительно тяжелым чувством, а Серена сама с энтузиазмом берется за реформирование лесозаготовок в горах Аппалачей. При этом для той и другой это событие совпадает с началом экономического кризиса — 2008 и 1929 годов, соответственно. Наконец, обе они — истинные хичкоковские блондинки, а это никогда не сулит ничего хорошего. Об их мужьях нам известно и того меньше. Хороший парень Ник (Бен Аффлек), так и не ставший настоящим писателем, и мужественный предприниматель Джордж (Брэдли Купер), не сумевший спасти свою империю, поначалу демонстрируют совершенно идентичный набор реакций и поведенческих моделей, наглядно доказывающий справедливость присказки «муж и жена — одна сатана». А тот факт, что один из них в конце концов оказывается меньшим тюфяком, чем другой, объясняется не столько силой его персонального духа, сколько духом времени. О нем мы вообще узнаем куда больше, чем, кажется, собирались рассказать создатели обеих лент.

Великая депрессия 1929–1933 годов стала началом прощания с американской невинностью в «ветхозаветном» ее понимании — комфортным социальным невежеством, полным известных предрассудков. На фоне массовой безработицы, с одной стороны, обострились экстремистские настроения (в первую очередь расизм: негритянские гетто в крупных городах превратились в самые опасные очаги нищеты), с другой — получили поддержку феминистские настроения (женское участие в деле прокормления семьи оказалось весьма востребовано), смягчилась безапелляционная прежде пуританская мораль и ускорилось размывание классовых границ.

В «Серене» эти тенденции оказались довольно заметно, но ненавязчиво отражены на примере одного замкнуто существующего поселения. Параллельно разворачиваются истории самой Серены — сильной духом и телом девицы, которая приручает орлов и лихо рубит деревья, к чему далеко не сразу привыкает местное мужское сообщество, и скромной во всех отношения девушки Рэйчел — родившей младенца вне брака, но не подвергнувшейся тому остракизму, который ждал бы ее еще пару лет назад. В те же дни едва заметные, но показательные перемены претерпевают отношения Джорджа Пембертона со своими рабочими, которым однажды приходится совершать выбор между привычными классовыми установками, личными симпатиями и вызовами нового времени. Постепенно эти противоречия, разумеется, подчиняют себе развитие отношений между Джорджем и Сереной.

За десятилетия, прошедшие с момента трагедии в семействе Пембертон, Америка пережила сексуальную и психоделическую революции, победила расизм, сексизм и шовинизм и превратила свою великую рок-культуру в новую, господствующую религию. Официально преодолев все мыслимые условности, которые еще недавно разделяли людей на каждом шагу их совместного существования, и обретя таким образом новую, «просвещенную» невинность, американцы вернулись к переосмыслению самых базовых и поистине универсальных свойств человеческой личности.

Символично, что главными героями «Исчезнувшей» стали бывшие журналисты — персонажи не столько собственной семейной драмы, сколько медийного скандала национального масштаба. Его наблюдатели — граждане великой страны всеобщего равноправия — с восторгом окунаются в плавильный котел чужого брака, незаметно обнажая собственные мелкие страсти и свойственную людям преувеличенную веру в роль, которую они играют в жизни других. Космополитичный Нью-Йорк в этом смысле ничем не отличается от консервативного одноэтажного Миссури. У Финчера это нехитрое наблюдение читается по лицам, жестам, мельчайшим элементам нарядов и интерьеров, проявлениям бытовых привычек всех (даже оставшихся для зрителя безымянными) участников событий. Всё здесь — от наклона почерка до модели нижнего белья — незаметно разоблачает своего обладателя, не претендуя притом на символизм и тем паче не рассчитывая на безусловность зрительского восприятия. Триллер незаметно обретает черты тонкой социальной сатиры (хотя нисколько не утрачивает своей остроты), а частная история одной семьи оборачивается историей болезни всего прогрессивного человечества.

Вудро Вильсон когда-то назвал Америку единственной в мире нацией идеалистов. Эта характеристика не утратила своей точности до сих пор, хотя как раз вскоре после смерти прославленного президента его страна окунулась в череду тех переходных эпох, которые так ощутимо влияли все эти годы на общее мироустройство. Еще поразительнее, что, какой бы путь ни прошло человечество, оно так и не изобрело более точной метафоры всякого противостояния, войны и кризиса, чем брак, — однако не утратило при этом надежду на его счастливый сценарий: например такой, в котором желаемое с успехом выдают за действительное. Утвердилось оно и еще кое в чем: как бы ни были «невинны» времена, нет на свете ничего менее фото- и киногеничного, чем добродетель.