Апология нежности

В российский прокат вышла «Жизнь Адель» (La vie d’Adèle) — фильм Абделлатифа Кешиша, принесший режиссеру и исполнительницам главных ролей «Золотую пальмовую ветвь», а также приз критиков ФИПРЕССИ на 66-м Каннском кинофестивале. Вопреки ожиданиям зрителей, эта история романтических отношений между двумя девушками оказалась вовсе не гимном лесбийского эроса, а рассказом о первой любви и трудностях совместного с возлюбленными взросления и роста.

Трудно поверить, но «Жизнь Адель», неспешный и обстоятельный кинороман длиною в три часа экранного времени, основан на романе графическом — то есть, попросту говоря, комиксе. Удивляет отнюдь не разница в формальных «объемах» первоисточника и экранной интерпретации, а в масштабах и форматах авторских высказываний. Для Жюли Маро, автора и художника оригинальной книги «Синий — самый теплый цвет» (Le Bleu est Une Couleur Chaude), гомосексуальная и феминистическая составляющие сочиненной ею истории оказались не просто первостепенными, но без преувеличения смыслообразующими. В октябре этого года было выпущено англоязычное издание комикса — теперь «Синий...», получивший массу восторженных отзывов французских и американских критиков, а также несколько литературных наград, имеет все шансы стать культовым произведением для мирового ЛГБТ-сообщества и даже претендовать на роль его актуального манифеста. К экранизации комикса Маро отнеслась довольно прохладно, что нисколько не удивляет: Абделлатиф Кешиш, сохранивший в центре истории роман двух девушек, сосредоточился, во-первых, на универсальных (если не сказать унисексуальных), как ни парадоксально это звучит, процессах рождения, развития и умирания подлинной любви, во-вторых, на социальных аспектах жизни своих героинь и их окружения. Что особенно интересно, два этих мотива неразделимы в «Жизни Адель» — они не столько сосуществуют, сколько определяют друг друга, формируя драматургию ленты. Будучи французом тунисского происхождения, Кешиш по понятным причинам озабочен теориями и реальной практикой социального неравенства в современной мультиэтничной Европе — в том числе (а порой кажется, что прежде всего) его культурными проявлениями, которые лишь на самый поверхностный взгляд кажутся внешними, почти декоративными, и к тому же постепенно уходящими в «доглобальное» прошлое деталями. По Кешишу, они, напротив, останутся теми барьерами, которые в самую последнюю очередь исчезли бы даже в утопическом мире этнического, гендерного и сексуального равенства.

Старшеклассница Адель (Адель Экзаркопулос) живет в пригороде Лилля, много читает французскую классику и планирует стать учительницей младших классов. В компании одноклассниц она без особенного интереса участвует в бесконечных обсуждениях школьных парней, но любопытства ради и не без подстрекательств со стороны подружек заводит с одним из них краткий роман. Не испытывая ничего, кроме решительного равнодушия, Адель скоро бросает его и отправляется с приятелем в гей-бар — развеяться. Там она знакомится с Эммой (Леа Сейду) — насмешливой синеволосой студенткой факультета изящных искусств. Сразу вспыхнувшая страсть перерастает в глубокую взаимную влюбленность. Семья Эммы, богемные буржуа, сразу принимают Адель как девушку своей дочери, кормят устрицами и поощряют творческие амбиции. Родители Адель, представители небогатого среднего класса, знакомятся с «подругой Адель, Эммой, которая так любезно помогает их девочке с философией», угощают вечными спагетти с томатным соусом и настоятельно советуют артистичной барышне иметь на всякий случай какую-нибудь «нормальную профессию» или хотя бы удачно выйти замуж. Когда через пару лет Адель, уже учительница, и Эмма, уже начинающая выставляться художница, поселятся вместе, первая будет устраивать вечеринки для друзей второй, беззвучно наполняя тарелки и бокалы богемной публики, увлеченно обсуждающей Шиле и Климта. Полное название фильма Кешиша недаром звучит, как La Vie d’Adèle — chapitre 1 & 2, то есть «Жизнь Адель: Части 1 и 2» — намекая, во-первых, на то, что роман героини с Эммой, обреченный на тяжелый финал, останется навсегда крайне важным, но не единственно примечательным этапом ее биографии; во-вторых же, порождая ассоциации скорее даже с литературным, чем кинематографическим романом о жизни одной взрослеющей француженки. Дело в том, что в этом кино вдруг обнаруживается такая магия, на которую, казалось бы, способна только литература: оно затягивает и влюбляет в себя, заставляя нежнейше полюбить и Адель, которая как-то незаметно делается вдруг частью твоей собственной жизни.

И здесь есть одна очень хитрая тонкость: актриса Адель Экзаркопулос обладает довольно специфической психофизикой и органикой, которые одного зрителя мгновенно притягивают, а другого поначалу решительно отталкивают. Пока первый умиляется тому, как ее героиня постоянно трогает волосы и ужасно неопрятно, но зато со здоровым аппетитом ест, второй проникается к этой естественности прохладным раздражением; один из них опишет ее вечно полуоткрытый рот с крупными передними зубами словом «трогательный», второй сочтет его скорее «несколько дебильным». «Циклиться» на деталях тут можно до бесконечности, но в этом нет решительно никакого смысла — просто потому, что в какой-то момент они складываются уже не в экранный, а совершенно живой и цельный человеческий образ, быть может, не остро притягательный, но, что куда интереснее, почти родной. Адель, а заодно с ней и Эмма, взрослеют так неуловимо прекрасно, что разбирать режиссерские ювелирные приемы, с помощью которых Кешиш превращает юных девушек в молодых женщин, проживающих и отыгрывающих на наших глазах полную любовную симфонию, было бы просто преступно.

Жюли Маро, высказывая претензии к «Жизни Адель», сочла особенно неубедительными эротические сцены — заявив, что и гетеро- и гомосексуальные зрители наверняка сочтут их малоправдоподобными. Было бы любопытно взглянуть на альтернативную «хореографию» соответствующих эпизодов от самой Маро (желательно —в обеих версиях для двух упомянутых категорий зрителей), но за недоступностью такого удовольствия приходится признать, что секс в «Жизни Адель» выглядит так прекрасно, как, быть может, еще никогда на широком экране. Сверхреализм и одновременная чувственность превращают его в поистине возбуждающее или по крайней мере (здесь уж все зависит от зрительских вкусов, настроения и еще тысячи нюансов) нисколько не скучное зрелище. Кроме того, все происходящее между обнаженными Адель и Эммой исполнено огромной нежности — той самой, что поистине унисексуальна и что рождается только между подлинными возлюбленными, вне зависимости от их пола и сексуальной ориентации.